Наондель

Орсеола стояла, глядя в фонтан. Ее часто приводили в дайрахезин ночью после того, как она соткала сны правителю. За решетчатой дверью я увидела фигуру стража. В эту ночь он всего один.

Я подошла к ней. Она даже не посмотрела в мою сторону. Стояла, уставившись на воду.

– Нельзя наносить вред спящему, – проговорила она так тихо, что мне пришлось податься вперед, чтобы расслышать. – Мать часто повторяла эти слова. Нельзя. Никогда.

Упав на колени перед фонтаном, она прижалась лбом к холодному постаменту.

– Он хотел летать, – прошептала она. – Так что я дала ему взлететь. Собрала все воспоминания, какие могла, о высоких горах и зданиях – ветер ему в лицо, бурное море внизу. Я ткала лучше, чем когда бы то ни было, маленькая колюшка. Глаза его слезились от ветра. Густые облака увлажняли ему кожу. Я сделала так, чтобы он не заметил отличия от состояния бодрствования. Его орлиные крылья взлохматил ветер, в ушах у него шумело, сильные порывы ветра швыряли его из стороны в сторону, так что он уже не знал, где верх, а где – низ.

Она схватила меня за плечо.

– Она такая юная! Совсем еще ребенок! Его надо остановить, маленькая колюшка, кто-то должен остановить его! Иначе он приведет сюда еще более юных девушек, когда мы отправимся в путь.

– О ком ты говоришь? И кто эта девушка?

Она рассмеялась, громко и надрывно, так что эхо пронеслось по пустому залу. Страж обернулся.

– Расходитесь по комнатам, – сказал он высоким юношеским голосом. – Быстро.

– Меня вызвали к правителю, – прошептала Орсеола, склонившись к моему лицу. – Мне не добраться до него, нашего врага, но я могу навредить ему через правителя! Если не будет того, кем он сможет управлять, то кто он тогда? В чем его сила?

– Орсеола, что ты сделала? – прошептала я.

Ее пальцы крепче сжали мое плечо.

– Он упал, маленькая колюшка, – выдохнула она.

Я услышала, как страж гремит ключами, и принялась трясти Орсеолу, желая вытрясти из нее безумие.

– Что ты наделала?

– Нашла все его страхи, звездочка морская. Все до единого, и вплела их в его сон, а в конце вплела воспоминание о том, как умерла в муках его мать, когда он был еще ребенком. Его я привязала своим самым красивым узлом. Форма его сна покачнулась, раз, другой, а в третий раз уже не выправилась. Я бросила в него его страх смерти. Он камнем упал в море!

Она тяжело дышала. Я услышала скрежет со стороны решетчатой двери, страж отпер ее и вошел внутрь. Громким эхом отдавались его шаги по каменному полу. Будь я готова, мы могли бы напасть на него, какой прекрасный случай! Но время еще не пришло. Мне надо было бы взять с собой Сулани. В руках у меня не было ничего, чем можно было бы оглушить стража. Но теперь я точно знала, что наш план сработает. Особенно, если нам повезет, и в ночь побега тоже будет всего один страж.

Орсеола застонала, на этот раз громко.

– Он больше не проснется, маленькая рыбка! Никогда, никогда.

Я поспешно поднялась. Страж уже приблизился к нам.

– Ее ум помутился. Я отведу ее в постель.

Не говоря ни слова, он взял Орсеолу за руку, и вместе мы потащили ее в кровать. Она не сопротивлялась. Страж нехотя оставил меня с ней, велев мне ложиться, как только она успокоится. Мои глаза все еще искали что-нибудь тяжелое, чтобы дать ему по голове. Но нет, неподходящая ночь. В следующий раз мне следует подготовиться получше.

– Самое запретное, – бормотала Орсеола. – Ссылка – недостаточное наказание для преступницы вроде меня. Мое родовое дерево должно быть срублено под корень и сожжено, чтобы не пробились новые ростки. Я нарушила все. Мать, прости меня, МАТЬ!

Она кричала и билась, и в конце концов я оставила ее одну, преисполненную ужаса.

Если она права. Если старик умер. Что теперь будет делать этот человек?

* * *

Орсеола действительно убила правителя. Но сделала это так ловко, что никто ее не заподозрил. Несколько лет она ткала ему сны, и почти никто не знал, чем она занята. Большинство думало, что она его наложница, любимица, которой поделился с ним визирь. Если сердце старика не вынесло их страстных объятий, то кто в том виноват? Никто. Он мирно заснул в собственной постели. Он давно пережил всех своих сверстников. Никто в Каренокои еще не достигал столь преклонного возраста. Он присоединился к своим предкам, к тому же довольно поздно.

Но визирь держал в руках смерть правителя. И знал, что кто-то забрал ее у него. Сама я этого до конца не поняла, но Эстеги мне все объяснила. Она работала здесь еще с тех пор, как была маленькой девочкой, и знала об Охаддине и дворцовых интригах больше, чем кто-либо из нас, заговорщиц.