Наперекор судьбе

– Ты не поверишь. В сочельник мы получили бандероль из Парижа.

– Из Парижа? Как такое возможно? Это, наверное, от Филиппа? Как он?

– С ним было все в порядке… на тот момент. Как сейчас – не знаю. Вся соль в том, что бандероль шла из Парижа в Лондон целых полгода. Через Нью-Йорк и еще бог знает какие места. Он прислал замечательные снимки Парижа накануне немецкого вторжения. На Елисейских Полях сфотографировал крестьянина со стадом овец. И пустые улицы. Совсем пустые. Ни одной машины. Это так странно.

– Я бы с удовольствием взглянул на них. Но, дорогая, почему ты меня искала? Может, к снимкам приложено любовное письмо от Филиппа или…

– Такого письма там нет, но есть нечто другое. Слушай, почему бы тебе не заглянуть ко мне? Посидели бы, выпили. У меня потрясающий херес. Мама презентовала.

– Что? Тащиться в Редклифф-Гарденс? Нет, дорогая, благодарю покорно. Я только что вернулся из Уилтшира. Утомительная поездка с отчаянным занудой, который наверняка думал, что сейчас я прыгну на него и начну рвать его мешковатые грубые брюки. Как будто я горел желанием… А ты по телефону можешь сказать, что там еще, кроме снимков?

– Тогда тебе придется закрыть рот и внимательно меня выслушать, – ответила ему Миранда Беннетт.

* * *

Седрик раздумывал, стоит ли звонить Адели. Конечно же, бедняжку это взволнует до крайности. В последний раз он видел ее в октябре, когда она ненадолго приехала в Лондон. Седрик просто не узнал Адель. Все ее разговоры были только о Люке и о возможных опасностях, грозящих ему. Она без конца себя корила, что бросила его, увезя детей. Седрик осторожно предложил ей снова поработать для него. Адель тогда посмотрела на него так, словно он предложил ей выйти на панель в Сохо, и ответила категорическим отказом. Приятно будет подарить ей на Новый год хорошую новость. Но номера в поместье ее бабушки Седрик не знал. Придется звонить ее матери – этому дракону в облике женщины – и спрашивать номер. Наверное, лучше обождать до завтра… Что за черт? Опять сирены. Воздушный налет. Снова спускаться в подвал. Седрику этого очень не хотелось. Он сильно устал, а рано утром у него дежурство. Нужно успеть выспаться. Обычно немцы бомбили Ист-Энд. Вряд ли их потянет бомбить Челси. Подумав, Седрик решил не спускаться в подвал. Если уж будет совсем скверно, он залезет в индивидуальное укрытие под лестницей. Бертрам настоял, чтобы Седрик обзавелся этим монстром из гофрированного железа и пластмассы. Там он будет в полной безопасности и чудесно проведет время…

* * *

Адель решила уехать из Эшингема. Куда – она пока не знала. Но жизнь в Эшингеме с каждым днем становилась все невыносимее. Это стадо маленьких, радостно вопящих школяров. Эти шумные племянники и племянницы, вечно пытающиеся втянуть Нони и Лукаса в свои несуразные игры. В доме постоянно бывает масса чужих людей, что чревато опасностью для ее детей. А тут еще лорд Бекенхем со своими учениями. Тоже опасность, потому что Лукас завороженно глазеет на их балаган и порывается к ним присоединиться.

Рождество прошло – отвратительнее не придумаешь. Даже Венеция не смогла до конца понять, каково сейчас ее сестре. Поначалу Адель с нетерпением ждала, когда она вернется и привезет новорожденного сына, однако сейчас она уже не была столь уверена, что ей хочется видеть сестру и еще одного Уорвика. Венеция всерьез полюбила свою работу в «Литтонс». Помимо этого, ее терзали мысли о том, что́ сказать Бою и когда. Вдобавок Венеция искренне старалась отвлечь Адель от тягостных мыслей, не понимая, что эти мысли как раз и давали ее сестре смысл жизни. Уходя в них с головой, Адель обретала подобие безопасности.

Покоя – вот чего жаждала Адель. Абсолютного покоя. Тихого места, где нет ни немецких налетов, ни других людей. Она часами изучала дедовскую карту и решила: Сомерсет – это то, что ей нужно. Недалеко отсюда, поэтому много бензина ей не понадобится. К тому же у нее есть накопленные талоны на бензин. В Сомерсете нет крупных городов, а сельские районы немцы бомбить не будут. Она обоснуется там и тихо заживет вместе с детьми. Возможно, снимет домик и наконец-то обретет желанный покой. Разумеется, она оставит записку, чтобы родные не беспокоились. Но куда едет – этого она не напишет.

Разработав план бегства, Адель решила не тянуть с его осуществлением. На Рождество выпало много снега, но сейчас он почти весь растаял, и на дорогах можно было не опасаться заносов и гололедицы. Днем отъезда она выбрала субботу, 4 января. В доме было настоящее столпотворение. Постоянно приходили какие-то рабочие. Дед, как всегда по субботам, устраивал большие учения для отряда самообороны. Повсюду шмыгали мальчишки, особенно во второй половине дня, когда у них закончились уроки. Если кто-то и заметит ее отъезд, в чем Адель очень сомневалась, можно будет сказать, что она решила съездить в деревню за покупками. Вполне правдоподобно. А к вечеру, когда все посторонние уйдут и хаос, называемый школой, обретет относительный порядок, никто не будет даже отдаленно знать, куда она делась.