Наполеон Бонапарт

На службе, как и вне ее, всякое должностное лицо должно быть на все готовым, должно предупреждать все желания и брать на себя все поручения. Если же его останавливают сомнения, если он ссылается на частные обязанности, если он не хочет грешить против деликатности или даже самой простой порядочности, то он рискует вызвать неудовольствие господина и потерять его милость: так было с Ремюза²), который не проявил ни малейшей готовности взять на себя роль шпиона, доносчика и предателя Сен-Жерменского предместья, а в бытность свою в Вене не взялся вызвать на откровенность г-жу Андрэ, чтобы добиться от нее местонахождения ее мужа и выдать его, зная, что тот подвергнется немедленному расстрелу. Савари, посредник этого предательства, неутомимо настаивает и старается убедить Ремюза: «Вы отказываетесь от собственного счастья; признаюсь, я вас не понимаю». Однако же и сам Савари, министр полиции, этот оберпалач, главный организатор убийства герцога Энгиенского и Байонской западни, изготовитель фальшивых банковых билетов, австрийских для кампании 1809 года и русских — для кампании 1812 года³), в конце-концов даже и он не выдерживает: слишком уже грязные поручаются ему дела; и в его совести, при всей ее растяжимости, зашевелились укоры и сомнения; нашлось и в ней чувствительное место. С глубоким отвращением он приводит в исполнение приказ — секретно соорудить, в феврале 1814 года, небольшую адскую машину с часовым механизмом, чтобы взорвать Бурбонов,

_________

¹) Слова Камбасереса (М. de Lavalette, II, 154).

²) M-me de-R'emusat

, III, 184.

³) M'emoires in'edits de M. X... III, 320. (Подробности фабрикации фальшивых билетов, по приказанию Савари, в уединенном домике долины Монружа). — Metternich, II, 358. (Слова Наполеона к Меттерниху): «У меня было готово 300 миллионов билетов Венскаго Банка, и я наводнил бы ими вашу страну... Я вам отдам фальшивые билеты». Там же, переписка Меттерниха с Шампаньи по этому поводу (июнь

1810).

78

по их возвращении во Францию ¹). «Однако, — говорит он, потирая лоб, — приходится сознаться, что служить Императору бывает подчас довольно трудно!»

Если он предъявляет такие требования к человеческому существу, то это условие той игры, которую он ведет и для которой ему бывает необходимо все: в том положении, какое он себе создал, ему уже не до стеснений: «Разве государственный человек, — говорит он, — создан для того, чтобы быть чувствительным? Разве он не представляет собою фигуру, стоящую совершенно особняком, всегда одинокую с одной своей стороны и с целым миром по другую? ²)». В этой борьбе не на живот, а на смерть люди интересуют его постольку, поскольку он может их использовать; всю ценность их он измеряет той выгодой, какую может извлечь из них: его главная и единственная забота — выжать и вытянуть из людей до последней капли всю пользу, какую они могут дать: «Я не позволяю себе забавляться бесполезными чувствами, говорит он, а Бертье — это такая посредственность, что я не понимаю, чего ради мне пришла бы фантазия любить его. Впрочем в те минуты, когда меня от него ничто не отвращает, мне кажется, что я нахожу в себе некоторую долю расположения к нему³)». И ничего больше: по его представлению для главы государства такое безразличие необходимо; он смотрит на все сквозь призму своей политики; ему приходится только следить за тем, чтобы призма эта не давала ему ни преувеличенных, ни уменьшенных изображений ⁴)».

Таким образом, помимо припадков нервной чувствительности, к людям у него выработалось отношение хозяина маклерской к своим рабочим ⁵)», или, пожалуй, вернее — к

__________

¹

) M'emoires in'edits d е M. X..., IV, II.

²) M-me de-R'emusat,

II, 375.

³) M-me de-R'emnsat, I, 231.

⁴) Там же, I, 335.