Как невыносим тот гнет, который он дает чувствовать, какой давящей тяжестью ложится его произвол и на самую испытанную преданность и самые податливые характеры, до какой крайности он доходит в попрании и подавлении всякого проявления воли, как он умеет стеснить и придушить свободное дыхание в груди человека, — все это он отлично знает сам, лучше чем кто-нибудь. Вот что приходилось слышать от него: «Счастлив тот, кто прячется от меня где-нибудь в провинциальной глуши». В другой раз, он спросил де Сегюра 2
), что, по его мнению, скажут после его смерти; и на уверенья того, что последует всеобщая неутешная скорбь, император ответил: «Ничего подобного» и, с многозначительным поднятием плеч и вздохом, очень удачно выражающим глубокий вздох всеобщего облегчения, он добавил: «Скажут: уф!»IV.
Трудно себе представить монарха, даже абсолютного, который постоянно, с утра до вечера, стал бы сохранять свои деспотические приемы; обыкновенно, особенно во Франции, государь делит свой день на две половины, одну для дел,
Так держал себя Людовик XIV 3
): быть со всеми вежливым, всегда приветливым, а порой и любезным с мужчинами,83
всегда предупредительным, а иной раз и рыцарски внимательным с дамами, не допускать себя до каких-нибудь резкостей, вспышек или сарказмов, не позволять себе ни одного обидного слова, не давать чувствовать людям их зависимость и подчиненное положение, поощрять свободный обмен мыслей и веселую беседу, допускать при разговоре даже некоторую видимость равенства, улыбаться на удачную реплику
иногда давать, может быть, и себе самому некоторую свободу пошутить, рассказать что-нибудь к слову — такова была его салонная хартия: вполне либеральная, она необходима, как в гостиной, так и во всяком человеческом общества; иначе жизнь в нем погаснет. В обществе старого уклада соблюдете этой хартии называлось «уменьем жить» и сам король, прежде всякого другого, подчинялся этому установленному кодексу светских приличий. Традиции и воспитание заставляли его считаться с людьми, хотя бы своего круга; поэтому его придворные чувствовали себя у него в доме как гости, не переставая быть, в то же время, его подданными.Ничего подобного у Наполеона. От этикета, взятого им у старого двора, он сохранил только дисциплину и торжественную пышность церемониала. «Церемониал, — говорит один из его современников — выполнялся точно под барабанный бой; все производилось как бы форсированным маршем». — Эта постоянная гонка, постоянный страх, который он внушает, парализует вокруг него всякое чувство приятности и уюта, всякую возможность свободной беседы и непринужденного общении; ничего внутренне связующего, только приказание и повиновение. Небольшой кружок людей, которых он отличает, «Савари, Дюрок, Марэ, молчат и передают его приказания... Неизменно исполняя только то, что нам было приказано, мы казались и этим людям и самим себе настоящими машинами, очень похожими друг на друга, мало чем отличаясь от тех изящных золоченых кресел, которыми только что украсили дворцы Тюльери и Сен-Клу».
Чтобы машина могла действовать исправно, необходимо, чтобы машинист был заботлив и заводил ее своевременно;
__________