Наполеон Бонапарт

²) Сравните Memoires du

marechal Marmont, I

, 15, чтобы ознакомиться с чувствами, воодушевлявшими в то время дворянскую молодежь. «В 1792 году особа короля вызвала во мне чувство, которое трудно поддается определению и следы которого даже с остатками былой горячности сказались и двадцать два года спустя: чувство преданности почти религиозного характера, врожденно-благоговейное отношение, как к существу высшего порядка. Слово король имело тогда магический смысл и значение, незыблемое в чистых и безыскусственных сердцах...

поклонник Руссо, покровительствуемый Рейналем, компилятор философских сентенций и общих мест, этот человек если и говорит языком своего времени, то сам ему не верит; модные фразы служат только приличной академической мантией для его мысли, или же красной шапкой клуба; демократические мечтания его не ослепляют, к осуществленной революции он чувствуете одно отвращение, как и к господству черни. B апреле 1792 г. в Париже, в самый разгар борьбы между монархистами и революционерами, он занят подысканием «какой-нибудь выгодной спекуляции» ¹), собирается снимать дома и пересдавать их с барышом. 20 июня он, в качестве простого зрителя, присутствует при нападении на Тюльери и, увидев в окне короля, нацепившего красную шапку, говорит довольно громко: «Сhe coglione! — что за дурак!» И продолжает: «Как можно было впустить эту сволочь! Дали бы хороший залп, смели бы сотен пять — шесть, у остальных бы только пятки засверкали!» 10 августа, под звуки набата, в нем зарождается одинаково презрительное отношение как к королю, так и к народу; он бежит к своему приятелю, на площадь Карусели, и оттуда, опять-таки «как посторонний зритель, любуется всеми событиями дня» ²). Потом, когда дворец взят, он обходит Тюльери, забегает во все ближайшие кафе и наблюдает. И только: никакого желания принять самому участие, ни малейшего внутреннего порыва, ни якобинец, ни роялист. Даже на лице у него написано такое спокойствие, что «на него обращаются тысячи недоверчивых и неприязненных взоров, как на чуждого и подозрительного». Точно так же, после 31 мая и 2 июня, его «Ужин в Бокере» доказывает, что в восстании департаментов он осуждает главным образом их бессилие. И действительно: у повстанцев — разбитая армия, ни одной

________

Эта религия королевской власти была еще жива в народных массах, а еще больше в среде тех родовитых людей, которые, далеко отстояли от власти и жили больше под впечатлением ее блеска, чем ее несовершенств... Эта любовь переходила в своего рода культ».

¹) Bourrienne, Memoires, I, 27. — Segur, I, 445. В 1795 в Париже, не занимая никакой военной должности, Бонапарт пускается в несколько коммерческих предприятий, затёвает, между прочим, и книжное дело, из которого ничего не вышло. (По свидетельству Себастьяни и многих других).

²) Memorial, 3 авг., 1816.

15