пропастями, пробираясь к отдаленнейшим вершинам, пересекая глубокие долины и дикие ущелья, и пользовался всем радушием «широкого гостеприимства...», всюду принятый, как соотечественник, как брат, «и никогда ни одна случайность или грубое слово не заставили его усомниться в обоснованности его доверия». В Боконьяно 1
), куда укрылась его мать, носившая его в то время под сердцем, где ненависть и месть восходили до седьмого колена, где приданое молодой девушки оценивалось по числу двоюродных братьев в ее родне, мое появление приветствовалось и праздновалось, и всякий рад был бы пожертвовать собою ради меня. После того как он стал поневоле французом, будучи переселен во Францию и даже воспитан на королевский счет во французской школе, он все так же упорно продолжал держаться своего островного патриотизма и громко превозносил борца за освобождение, Паоли, против которого открыто высказалась его родня. «Паоли, — говорил он за столом 2), — был великий человек, он любил свою страну; и я никогда не прощу моему отцу, что, будучи его адъютантом, он содействовал присоединению Корсики к Франции; он должен был разделить с ним его судьбу».Всю свою юность он в душе остается врагом французов всегда угрюмым, желчным равнодушным к людям и мало любимым, точно во власти какого-то мучительного чувства», как побежденный, затаивший постоянную вражду и вынужденный повиноваться. В Бриенне он не бывает ни у кого из товарищей, избегает игр, в свободное время затворяется в библиотеке; душу свою он открывает только Бурьенну, да и то в порывах самой непримиримой ненависти: «Я насолю твоим французам, сколько хватит сил». «Этот корсиканец по характеру и национальности своей, — пишет о нем его
_______
11
преподаватель истории в Военной Школе 1
), — пойдет далеко, если обстоятельства сложатся благоприятно».По выходе из школы и зачислении в гарнизон Валенса и Оксонны, он остается по-прежнему чуждым и недоброжелательным в нем пробуждается прежняя злоба, он порывается излить ее на бумаге в письме к Паоли 2
): «Я родился, — говорит он, — в такое время, когда отечество погибало. Тридцать тысяч французов, изрыгнутых на наши берега, заливавших потоками крови престол свободы, — таково было отвратительное зрелище, поразившее мои взоры. Крики умирающих, стоны угнетенных, слезы отчаяния, — вот что окружало мою колыбель от самого моего рождения... Я хочу заклеймить бесчестьем тех, кто изменил общему делу..., те низкие души, которые мог совратить подлый расчет».Немного спустя он пипеть письмо к Буттафуоко, депутату Учредительного Собрания и главному деятелю французской аннексии, — настоящее извержение сплошной и сосредоточенной ненависти которую он вначале пытается сдержать формой холодного сарказма, но очень скоро она у него прорывается целым потоком расплавленной лавы и бьет ключом самых пламенных оскорблений.