Напряжение сходится

— Ее… кхм, высочество вправе быть гарантом чести и соблюдения правил, — первым отойдя от произошедшего, постановил Мстиславский. — Настало время обговорить условия. Первыми эта честь, как вызванным княжичем Шуйским, достается вам, — кивком указал он на Романова и присных.

— Никаких артефактов, — первым же делом отозвался тот.

— Принимается. Ваши условия, господа?

— Сумерки, — коротко постановил я.

— Увы, но мы не можем ждать до захода солнца, — мягко осадил Мстиславский, глядя, впрочем, на Артема.

А тот молчал.

— Сейчас, здесь. Тьма, — вновь произнес я.

— Уважаемые, на дворе конец лета. Мы будем дожидаться полной темноты еще долго.

И действительно — солнце словно замерло у границы горизонта, и было по-прежнему довольно-таки светло.

— Никакого ожидания.

— Я вас не понимаю, — поднял ладонь Мстиславский. — Но пусть так. Если вы можете это обеспечить…

— Никаких артефактов! — перебил его кто-то из группы наших соперников.

Но того тут же затолкали за спины, грозно прошипев, чтобы не смел перебивать.

— Мы извиняемся, — покаянно выступил вперед Романов.

— Если вы сможете это обеспечить без артефактов, пусть так… — пожал плечами княжич Мстиславский. — Более ничего?

— Место противостояния — территория заказника.

— Это подразумевается, — коротко кивнул посредник. — Не стоит пугать наших уважаемых горожан противостоянием. Своей волей постановляю, что вышедший на дорогу до победы одной из сторон признается проигравшим и выбывшим из поединка. Все ли согласны с условиями?

— Мы согласны, — ответил за всех Романов.

— Артем Евгеньевич?

— Я согласен, — хмуро ответил Шуйский.

Правда, настроение его было испорчено еще раньше — в момент, когда мы разошлись в первый раз. Больно ему признавать, что Вера может приврать. Не желает он этого.

— Пусть вас рассудит честная битва!.. — со вздохом и укором ко всем нам отпустил Мстиславский поединщиков в сторону леса. — На сотый счет я выпущу алую искру в небо. Это ознаменует начало сражения. Победителю положено подойти ко мне. Будьте благородны и не добивайте соперника.

Стороны еще раз посмотрели друг на друга и под разными углами к дороге вошли в лес заказника.

А Мстиславский стал негромко считать вслух.

— Где же ваша темень? — с любопытством и подначкой поинтересовалась княжна Орлова.

— Идет, — сухо ответил я и поднял взгляд вправо. Туда, откуда надвигалась на город, сплетаясь из мелких осенних тучек и перистых облаков, низкая и мрачная предгрозовая тьма. И с каждой секундой, мерно отсчитываемой Мстиславским, ее величие накрывало город.

— Кажется, идет дождь, — неведомо как успев, но до боли вонзилась в мою руку ногтями Инка, тревожно глядя вверх.

— Идет шторм, — спокойно произнес я, с удовольствием воспринимая резкие порывы ветра на лице.

— Нам стоит укрыться? — спросила Никишина, прижимая полы платья.

— …шестьдесят четыре…

— Нет, — Орлова спокойно стояла под разошедшимся ветром, глядя на меня совсем иным взглядом, — от этого нельзя укрыться.

— Максим, почему они такие? — шептала Инка, глядя на черные, массивные завитки тучи над головой. — Почему я их чувствую? Я хочу говорить с ними.

— Ты дала слово, — напомнил я ей и чуть сощурился от спазма в ее руках, зажавших мое плечо до боли.

— …восемьдесят шесть… — Мстиславский расставил ноги, словно готовясь принять на себя удар, заложил руки за спину и мрачно считал, глядя в темноту перед собой.

— Они все умрут, да? — безжизненно произнесла княжна Юлия, когда тьма накрыла нас с головой.

И даже свет фонарей смотрелся тускло, будто поеденный наступившими сумерками.

— …девяносто…

— Сколько жизней ты им отдал? — одними губами произнесла Аймара, буквально повиснув на моем плече и остекленевшим взглядом смотря только вверх.

— …девяносто шесть…

— Мне не нужны чужие жизни.

— …сто!

И резкий алый огонек скользнул от силуэта Мстиславского, тут же утонув во мраке низких туч над заказником. Вспышка, которой положено быть яркой, ныне просто расцветила темно-алым подбрюшье грозовых облаков.

Но ее, безусловно, заметили — и длинный низкий звериный рык пронзил пространство до горизонта, вызвав мурашки на коже и трепет от древнего ужаса, запрятанного в каждом разумном…

Никишину же просто затрясло, — и Целителю, здесь присутствовавшему, нашлось первое дело.

— Если он умрет, я не прощу… — шептала Орлова, комкая в руках платок с гербовым вензелем.

И неведомо, кто этот «он» и как выбирает себе пару женское сердце.

— Никто не умрет, — успокаивающе произнес я.

Где-то впереди грохотали вспышки заклинаний. Раздавались истошные крики и призывы не отходить друг от друга. Тьму разрывали всполохи света, а до ног доходил стон земли. И после каждой феерии звуков — тревожная и напряженная тишина, как у охотника после выстрела в скользнувший на границе зрения силуэт. Тишина, которая всякий раз разрывалась вкрадчивым и крайне голодным рыком — потому что в этом лесу, как и во всех иных, только один истинный охотник. А жертве полагается исходить диким криком, в отчаянной надежде сбежать и скрыться — потому что волшебством это порождение бездны не осилить.