Народ Великого духа

Поднявшись на ноги и подхватив «мосинку», я двинулся к броду, куда появившиеся из-за домов неандерталки уже тащили снятые перед приходом римлян временные мостки. Ведь нет же никакой необходимости влезать в воду до середины бедра, как это сделал отец Бонифаций в попытке уговорить римских солдат жить мирно. Мне, например, с самого начала было очевидно, что такие уговоры могут иметь смысл только после хорошей трепки, когда голые трупы налетчиков сотнями кидают в реку на предмет подкормки местной популяции раков. Вот как раз сейчас его проповедь имела бы полный успех. Пулеметы в упор – это мощное средство убеждения заблудших душ. Ну ладно – что сделано, то сделано. Видимо, совесть не позволяла отцу Бонифацию поступить по-иному, а у того, кто приказал своим солдатам кидаться копьями в говорящего о мире безоружного человека, совести нет по определению.

Пока я шел со своего места на фланге к уже наведенным мосткам, ручей успели пересечь примыкающие на ходу к своим «американкам» штыки полсотни полуафриканок и волчиц из сдвоенного взвода, подчиненного лично Андрею, сам наш главный охотник и верховный главнокомандующий, тоже вооружившийся «американкой», ну а также медицинская бригада в составе Витальевны, Люси и кельтского лекаря по имени Ли – худого седовласого мужчины в возрасте «за сорок», которого Витальевна успешно натаскивала на медбрата. С другой стороны поля сюда ковылял дед Антон, но ему было еще далековато…

Витальевна со своими помощниками в первую очередь кинулась осматривать священника. Судя по всему, ранение тот получил серьезное. Дело в том, что наконечник пилума имеет «ерш», как на рыболовном крючке, и прежде чем вытаскивать копье из груди, наконечник следует срубить зубилом или спилить болгаркой. Но сначала – анестезия.

Отец Бонифаций находился в сознании и пытался отказаться от обезболивания. Но в таких случаях с медициной у нас не спорят. Люся, не глядя на пациента, достала из кармана халата чистую марлю, на которую Витальевна стала лить медицинский эфир из стеклянной бутылки. Потом Люся приложила марлю ко рту и носу лежащего на боку раненого. Раз, два, три, четыре … девять, десять. Готово, спит!

Ага, а вот и Онгхус-кузнец и его сын Одхан-подмастерье торопятся сюда вместе с необходимым инструментом: молот, зубило, откованное из рессоры «Москвича» деда Антона и походная наковальня. Благо что опыт уже имелся: после того как вчера во время стычки с отрядом римской разведки похожее ранение пилумом в плечо получила девушка-волчица, – о том, как это было, я узнал от Андрея. Когда кузнец и его сын увидели, кому именно нужна их помощь… Словом, с этого момента римлянам лучше обходить этих двоих за седьмую версту, потому что когда мозолистая рука кузнеца хватает виновного за «бубенчики» и травматическим образом отрывает их с корнем, то это очень и очень больно. По крайней мере, именно это обещали взгляды кузнецов, бросаемые в сторону побежденных легионеров. За такого человека и трех казней сукиным котам мало будет! Но сначала дело…

Безвольное тело раненого священника укладывают на бок – так, чтобы наконечник ровно лег на наковальню. Одхан-подмастерье, примерившись, ставит зубило на самую тонкую часть стебля наконечника, у самого шипа, а Онгхус-кузнец сильно и точно бьет по зубилу молотом. Наконечники пилумов делаются из мягкого железа – и после удара раздается «бздинь!», и шип отлетает в траву.

Ли-лекарь протирает обрубок железа спиртом, а потом аккуратно вытягивает из раны «обезглавленное» копье. После этого Витальевна и Люся через голову стягивают со священника его коричневый балахон и, смазав кожу рядом с ранами настойкой йода, начинают бинтовать верхнюю часть его туловища американским индивидуальным пакетом.

– Как он там? – спрашиваю я у Витальевны, когда раненый уже лежит на носилках, перевязанный и укрытый собственным балахоном; четверо послушников стоят рядом, готовые отнести своего патрона и учителя туда, куда скажет госпожа доктор.

– Будем надеяться, – хмыкает та, – в равной степени на милость Великого Духа, народные средства и мощь антибиотиков, что у нас еще остались. А пока раненому нужен покой и только покой. Ты мне лучше скажи, Петрович – что мы с этими делать будем? Наломали вы своими пулеметами дров, всю зиму печь топить хватит.