Народ Великого духа

– На самом деле, – сказал Андрей, – ларчик открывается просто. В глазах римлян мы уже значительно больше похожи на них самих, чем на каких-либо варваров. И в пользу этого работают следующие факторы. Во-первых, наши бойцыцы одеты в одинаковую униформу, выполняют команды и ведут себя как нормальные солдаты, а не как сборище диких бабуинов; единообразие в армии – это признак цивилизации, варвары же наряжаются кто во что горазд и вытворяют такое, что нормальному человеку и в голову прийти не может. Во-вторых – даже здесь, в Каменном Веке, мы с тобой не бросили привычки брить морды и стричься, и этот факт тоже делает нас больше похожими на римлян, чем на варварских вождей. В-третьих – наш поселок, который они видят прямо сейчас, построен по любимой ими линейно-прямоугольной схеме, в то время как варвары ляпают свои дома куда попало… Кроме того, это не они нас победили, а мы их; причем победили, четко рассчитав свои действия, а не навалившись толпой, – это обстоятельство они должны понимать более чем четко.

Да… а Андрей у нас, оказывается, знаток душ человеческих (точнее, армейских). Или в самом деле за две тысячи лет ничего не изменилось в этом подлунном мире? Контрактники остаются контрактниками, сержанты сержантами, офицеры офицерами. И если где-то начальствуют достойные старшие командиры: «слуга Республике, отец солдатам», то где-то к командованию пробиваются блатные сынки сенаторов, губернаторов и первых секретарей. Так что, кто видел одну кадровую армию, тот, можно сказать, видел их все.

– Ну что же, – сказал я вслух, – дерзай, Андрей, но будь осторожен. Если я правильно помню историю, то эти ребята весьма склонны к бунтам, переворотам и участию в гражданских войнах. А нам этой заразы тут не надо. Нам нужны соратники и сотрудники, которые вместе с нами впрягутся в воз и потащат его изо всех сил, а не разбойники, которые, подобно шакалам, примутся делить его содержимое. Впрочем, другие варианты развития событий нравятся мне еще меньше. От мысли об убийстве беспомощных раненых и сдавшихся в плен меня начинает тошнить. Идея изгнать их прочь с одним ножом на четверых тоже попахивает тухлятиной. Если они не выживут, это будет ничуть не лучше прямого убийства; а если выживут и укрепятся среди местных, то мы получим долговременный серьезный геморрой, потому что такие вещи не прощают. Они будут нам мстить, а мы будем тратить на защиту от этой мести весьма серьезные ресурсы, людские и материальные. Так что если у тебя получится найти ключик и от этого ларчика, чтобы лучшие из римских легионеров тоже смогли влиться в состав нашего народа, я буду только рад. В противном случае нам следует перебить этих людей всех до единого, и нам это тоже не пройдет даром.

Тогда же и там же, старший центурион^[31] Гай Юний Брут

Пока мы маршировали в наш последний поход, меня грызли страшные сомнения. Кидаться вот так вперед, без нормальной разведки и тщательно обдуманного плана – недопустимо, даже если бы на этих чужаков собирался напасть весь наш седьмой легион в пике свой силы, а не тот, что теперь, потерявший треть солдат в ожесточенном сражении. Да что там говорить: после кровавой битве на Сабисе из восемнадцати центурионов по списку в трех наших когортах в наличии осталось только пятеро, а в остальных центуриях заправляют опционы^[32] или вовсе простые легионеры. Сейчас это сулило обернуться катастрофой, ведь нами командовал не проверенный легат, и даже не военный трибун^[33]

с опытом и талантом, а такое ничтожество, как сенаторский сынок Секст Лукреций Карр. Командиры такого рода, как правило, предаются неумеренным убийствам и грабежам, тем самым развращая своих солдат, – так что те начинают больше думать не о службе, а о том, как бы набить мошну и удовлетворить зов похотливых чресл.

Вот и на этот раз настроения в марширующих навстречу гибели манипулах были самыми залихватскими. Ведь враг был слаб и малочислен, и впереди солдат не ждало ничего, кроме убийств, грабежа и безудержного насилия. В этом Секст Лукреций Карр уверовал сам и уверил солдат. Но что же вышло на деле? А на деле неожиданно выяснилось, что враг страшен и опасен, как голодный нильский крокодил, залегший в зарослях тростника. Мы сами влезли в его пасть и сами дали сигнал к своему истреблению, забросав пилумами местного жреца, заговорившего с нами о мире. Видимо, их религия не позволяет первыми нападать на незнакомцев, и мы сами дали повод к тому, чтобы они обрушили на нас всю мощь своего оружия.