Известно, что многие пленные шведские офицеры сосланы были в Сибирь, где содержались они на свободе и имели безнуждное содержание. Один из сих офицеров, довольно уже знавший русский язык, приглашён был с прочими гражданином того города, где он пребывание имел, на именинной стол; среди попойки, по древнему обычаю в таких пирушках обыкновенной, зашёл разговор о продолжавшейся ещё тогда войне с шведами. Некоторые из гостей превозносили похвалами храбрость и великодушие к побеждённым своего монарха, а, напротив, короля шведского поносили, высчитывая все его несправедливости и жестокости, с каковыми поступаемо было, по его повелениям, с пленными россиянами. Офицер шведский доказывал, что должно почтительнее говорить о главах особ коронованных, что поношение их есть сущая клевета, поносители, однако же, не унимались; швед разгорячается, защищает честь государя своего всеми силами, наконец, выходит из пределов терпения, произносит несколько слов поносных на особу великого соперника его и, как сумасшедший, бежит с ножом к портрету государя, висевшему на стене той же комнаты, и прокалывает оный. Хозяин и все гости приходят в крайнее изумление и негодование, схватывают дерзкого шведа, вяжут и представляют начальству, которое, сочтя его за важного преступника, при доношении своём отсылает окованного в Москву, в тайную канцелярию. Князь Ромодановский, начальник этой канцелярии, ревнительнейший поборник славы и чести государя своего, докладывает его величеству, случившемуся тогда в Москве, о сём шведе, как о достойном за дерзость свою примерной казни.
– Не горячись, дядя, – ответствует монарх: – от удару его я не чувствую ни малой боли. Надобно рассмотреть прежде, что принудило его к такому поступку.
Велит себе подать присланное о нём доношение и увидя из оного всё вышеизъяснённое, не только не обвиняет, но почитает ещё его достойным награждения за ревность и верность к королю своему, за честь которого присягал он последнюю пролить каплю крови, а винит больше тех, что его напоили до пьяна, поношением особы королевской раздражили и привели до того поступка; сего ещё не довольно: государь повелел ему избрать покойнейшее для пребывания своего место и определил, в награду за верность и ревность к королю, выдавать ему двойное содержание противу того, какое прежде получал.
Наговор стоит казни
После знаменитой победы под Полтавою Пётр Великий начал принимать по желанию тех из шведских офицеров, которые изъявляли своё добровольное желание служить под присягою в русской службе, и оставлял их в тех же чинах, какие они имели по службе, у Карла XII. Между прочими, изъявившими своё желание был полковник Остман, посланный в полк, стоявший в Казани. Здесь он подвергнулся несчастию, и если бы только не предусмотрительность императора, то подвергнулся бы военному суду.
Слуга из ненависти или зависти донёс на полковника Отсмана в неверности; говорят, что слуга полковника часто предавался пьянству, и полковник приказал наказать его. Но слуга закричал: «слово и дело», и как полковника, так и слугу, заарестовав, послали в С.-Петербург.
В столице арестованных отправили в тайную канцелярию. Там показал денщик на своего полковника, что будто бы он бранил своего государя и по трёх жестоких пытках не отказался от своих показаний.
Как скоро Пётр Великий узнал об этом деле, тотчас приказал привести к нему Остмана, показал ему полученный донос и усиленно потребовал подробнаго обяснения, чтобы полковник не запирался и смотрел ему в глаза, желая проникнуть в мысль обвиняемого.
Полковник, нисколько не смутясь, объявил, что он нисколько не имел намерения дерзко относиться о величии императора и клялся в этом, потом присоединил и то, что даже настолько не знает русскаго языка, чтобы произносить бранныя слова. При том присовокупил швед: что если я из военнопленнаго был взыскан милостью монарха и поступил на службу, следовательно, никак не мог иметь причины к мысли оскорблять имя моего благодетеля. Если же денщик указывает на меня напрасно, то я не в силах подтверждать того и напрасно на себя говорить не могу, говорил полковник.
Государь, отпустив полковника приказав держать его под караулом, а сам на другой день приказал послать священника исповедывать денщика, при чём дал наказ, чтобы духовник, как можно подробнее выведал денщика о всех подробностях доноса. Денщик, видя, что настали минуты смерти сказал, правду, что он оклеветал полковника напрасно, из одного мщения.
Государь император, узнав об этом, приказал денщика казнить, а полковнику опять принять полк.