Нарушая заповеди

Мне смешно и я отпускаю себя… Начинаю смеяться, испытывая облегчение и благодарность Толику с его столиком, так легко разрядившим напряжённую атмосферу.

— Вы к себе несправедливы, — я утешаю Рыжего, изображающего глубокое разочарование, — Анатолий — отлично звучит.

— Так ведь то Анатолий, — тянет он. — А кто меня так называет — одни прихожане? Друзья Толяном зовут, а женщины — Толиком. Да и бог с ними, с друзьями, но ведь насколько важно, как твоё имя ласкают женские уста.

О, господи! Я едва успела абстрагироваться от статуса своего знакомого, как он тут же упомянул прихожан. Ещё вчера я с трудом могла бы себе представить, как должны выглядеть друзья священника. Теперь вижу. Но даже сейчас мне кажется, что это, скорее, исключение из правил — его фривольное поведение, одежда… Ромка в качестве друга… Но ласка женскими устами — это вообще за пределами моего понимания. Хотя Пашка, вон, ничему и не удивляется.

Да и Котя тоже говорила, что священники — обычные люди… Ну не до такой же степени! Я всё же пока не готова такое принять. Он бы ещё загнул про то, как женщины выкрикивают его имя в постели. А хотя… наверняка это и подразумевалось. Жесть!

— Ты согласна со мной, Евочка? — вкрадчивым голосом змея-искусителя спрашивает преподобный Анатолий.

В ответ я неопределённо пожимаю плечами.

Веди я подобные разговоры с каким-либо другим мужчиной, да хоть с Пашкой, — я бы точно знала, что ответить. Но с этим попом… Сегодня ты ему поддакнешь, а завтра тебя предадут вечной анафеме.

— Ну как? — не унимается рыжий змей. — Тебе ведь не всё равно, как называет тебя любимый мужчина? Ну, в твоём случае, наверное, правильнее сказать — любимый мальчик.

Ох, знал бы ты, Толик, насколько мне не всё равно… И в какой опасной близости я нахожусь от своего любимого мальчика.

Я перевожу взгляд на Ромку и отвечаю Анатолию:

— Конечно, мне не всё равно.

— Вот видишь! — обрадовался Толик. — А мне скажешь по секрету, как тебя называет твой мальчик? Или это слишком интимно?

Я не понимаю какой чёрт в меня вселился в этот момент… Или это змей…

Продолжая смотреть в серые глаза, я произношу внезапно осипшим голосом:

— Он называл меня Лялькой… Мой любимый мужчина.

Рыжий что-то отвечает, но я уже не могу сосредоточиться на словах… И не хочу. Я смотрю, как серую радужку заполняет чернота, как напрягаются скулы на любимом лице, как дёргается кадык…

И вдруг осознаю, что призналась Ромке в любви… Но не отвожу взгляд. Тудух-тудух-тудух!..

Он первым разрывает зрительный контакт. Отталкивает от себя пустую чашку, и она скользит по гладкой поверхности столешницы. На барную стойку ложится крупная купюра…

— Надеюсь, Толян, ты отсюда найдёшь дорогу к дому, — Ромка спрыгивает с барного стула и хлопает рыжего друга по плечу. — Погнал я.

Почти не дыша, я наблюдаю за прощанием друзей, смотрю в удаляющуюся спину Ромки… Он оборачивается уже у самой двери, чтобы сказать:

— Всего доброго, Евлалия.

***

«Всего доброго, Евлалия», — ответ на моё смелое признание.

«…Евлалия…» — звучит в моей голове, заглушая музыку в автомобиле. Царапает сердце… Щиплет в глазах…

А Ляльки больше нет. Она осталась там, в другой жизни, где мы могли быть счастливыми… Только я сама уничтожила этот мир. А Ромка… Он сжёг мосты, чтобы никогда не возвращаться туда, где так невыносимо больно… Где на пепелище осталась его Лялька…

— Эй, алло! Ева, приехали! — Ян ласково треплет меня за руку и улыбается. — Опять размечталась, принцесса?

— Ага, — цепляю на лицо ответную улыбку и быстро покидаю салон авто.

А сделав несколько шагов, обо что-то спотыкаюсь… Об кого-то!.. Это крошечная девочка, которая после столкновения с огромной мной не удержалась на ножках и плюхнулась на попу. Я боюсь, что она заплачет и протягиваю к ней руки, но тут же получаю по руке звонкий шлепок ладошкой. Ничего себе!

Воинственный карапузик в жёлтом платьице поднимает голову, а я замираю в восхищении. Большущие ярко-голубые глаза на смуглом прехорошеньком и сердитом личике — ангелочек!. Бывают же такие красивые дети! Малышка ещё сильнее запрокинула голову, чтобы рассмотреть меня получше. Две смешные пальмочки из чёрных волос вздрогнули, и моя рука потянулась за телефоном. Это чудо надо срочно сфотографировать. Вообще-то странное желание для меня.

— Ты кто? — спрашиваю тихо и ласково, боясь испугать ребёнка.

— Мадемуазель! Почему Вы сидите на плитке? Быстрее поднимайтесь! — кудахчет по-французски какая-то тётка и спешит к нам.

Моя первая реакция на французскую речь — мамочка прилетела… Но ребёнок-то откуда? Чей? Или я чего-то не знаю?..

26

Не думала, что появление французской делегации, в состав которой и входила эта юная… хм… мадемуазель, способно настолько встряхнуть наше лесное царство. Я, придавленная Ромкиным равнодушием, мечтала только об одном — уединиться в лесу и лелеять своё горе. Поплакать тоже было в плане. Обнять берёзку и оросить белую кору горючими слезами. Очень хотелось себя пожалеть и казалось нечестным идти с этим к папе.