Читаем Наши в ТАССе полностью

Наши в ТАССе

– Ничего я не просил. Это ты у меня просила мой новый немецкий портфель. В Дрездене брал. Хотела с моим портфелем выкачуриваться? Как всё продумано, как всё целенаправленно, как всё спокойно и как всё низко! Мне стыдно, что со мной так поступают. Я напишу этому Риму всё, что о нём думаю.

– Ты этого не сделаешь. Потому что этого хочу я. У меня вы оба как подопытные кролики. Что я хочу, то и делаю с вами. Отвалили бы вы оба! Как же вы мне оба надоели!.. Слушай! Ну что за дела? Куплю я себе брючки, над-д-дэну и подамся-ка на вечер в МГУ сечь новых кадров!

– Тоже мне экзекуторша… Мамка в панамке… Посиди и всё пройдёт…

– Валите оба от меня!

– Пусть он отваливает первым. Уступаю первенство старшему.

– Нет. Тебе быть первым. Старшим не надо перечить.

– Поконаемся. Чтоб без обиды…Не верю! Не верю! Не верю! Не верю!.. Ты не была на юге. Ты разыгрываешь. Ну скажи, что это розыгрыш!

– Это правда!

– Доказательства?

– Билеты… Покажу…

– Что билеты… Ты себя показала, свою душу. Как ты могла бегать со мной везде по магазинам, а в кармане держала южные билеты? Рассказала бы, как это у тебя совмещается?

– Чтоб потом ты написал?

– О подонках, о грязи на душе человека никогда не буду писать. Этого и так в жизни разпредостаточно. Я буду писать о том, чего нам не хватает. О чистоте, о святости в отношениях людей.

Лютовал дождь со снегом.

Худые мои туфли промокли.

Я посадил её в автобус и побрёл в ТАСС на дежурство в дружине.

Но почему-то забрёл в свою комнату.

Надо бы попечатать.

Пробую… Не печатается… Не могу.

Я бессмысленно смотрел вокруг – на стены, на чёрные окна – и не видел их. Я видел одно, непередаваемое в словах и так угнетающее душу – видел измену. Видел её равнодушное циничное лицо. Я не хочу её видеть. Закрываю глаза. Но я всё равно её видел. Видел душой.

В штабе дружины я взял наряд – меня сразу и отметили. Мол, отдежурил.

Домой я пришёл в полночь. Не ел. Лёг. Таращу глаза в потолок.

Утром поймал себя на том, что смотрел в потолок.

Спал я или нет? Не знаю.

11 ноября
Заснул в метро, проснулся в вытрезвителе

Оскорблённое партсобрание вливало ума Амплееву.

Ну до чего наквасился!

Заснул в метро – проснулся в вытрезвителе.

Принципиальное собрание гремело-кипело-клокотало-рычало целомудренным, всесокрушающим гневом.

Каждый предлагал свой выход.

Запевку, общую установку дал сам Колесов:

– Мы не можем себе позволить такого застолья с попаданием в вытрезвитель! В редакции международных связей должны работать крепкие, надёжные люди.

– Верно! Надо тщательней отбирать тех, кого берут в эту редакцию. Дело нешуточное. Работа чревата приёмами. А это не всякий выдержит. И тут не столь важно умение писать, сколь умение крепко держать стакан. Настроились принять – проверьте! Гранёный стакан чудила[261] ему в руку на разведку! Выпил? Пройди по одной досточке!

– А он взял и прополз?

– Укажи на дверь! Нужны надёжные стаканодержатели!

– Это так… А что делать уже с принятыми? С тем же Амплеевым?

– Перевоспитывать!

– Послать на кровельные работы![262]

Амплееву отстегнули строгий выговор с занесением в личное дело.

А дальше?

Наверняка на перевоспитание прикомандируют в нашу редакцию. РПЭИ – ссылка, медвежий угол. Сюда засылают всех опальных. Как декабристов. Марутов, Чантурия, Калистратов…

12 ноября

«Золушки исчезают в полночь, а принцы ранним утром».

ЧИСТАЯ, ОТКРЫТАЯ, СВЕЖАЯ…

– Нет сил сопротивляться бытию. Хочу есть. Пойду восполнять энергию.

С обеда Сева несёт радость в лице: расслабленный, праздничный, склонный к трёпу.

– Ох, Толь, в столовке стоял в очереди за одной с тако-ой гаубицей![263] Невероятных размеров! Схватила, яростно поскребла её и пожаловалась мне в неловкости: «Ой, прострелило!» И я в тоске подумал: Это какую надо иметь орудию, чтоб прострелить такую амбразуру?»

Сева покачал головой и навалился уговаривать Великанова:

– Колюшок! Посиди у нас. Сейчас, после обеда, – сексуальный час.

И вопрос Петруне:

– Петруччио! Ты знаешь, что это такое?

– Это смычка литсотрудников со спецкорами.

Калистратов отмахивается:

– Совсем не то. Игорёк, – обращается к Козловскому, – ну-ка повтори, что ты ответил, когда на собрании у тебя раз спросили, почему ты не был вчера на работе?

– Вчера у меня был сексуальный день. Видал я вашу работу в гробу в белых тапочках!

– А сегодня к тебе не заходил?

– Кто?

– Загибон в голову.

– Мои думы о другом. О переходном периоде для женщин.

– И что это такое?

– Это когда девушек уже не любят, а пенсию ещё не платят.

– Совсем не то! Переходный период от социализма к коммунизму – алкоголизм!

Игорь жалуется:

– В нашем доме отдыха Великанов храпел безбожно. Через день я из дома отдыха ездил в Москву отсыпаться.

– В Мисхоре он так не храпел.

– А он храпит, как выпьет. А храпел он каждый день.