Наши в ТАССе

– Ребята! Вчера на партбюро Медведев представил нас котятами. Все мы ничего не умеем. Всех нас надо учить редактировать и писать. А вы-то сами, – метнул сердитый взгляд на Медведева, – ничего не умеете. Думаете, нам приятно сидеть здесь и смотреть, как вы в углу злитесь? Вы, Медведев, злой, плохой человек и кроме зла вы нам ничего не приносите.

– Ты что, – набычился Медведев, – собрание начинаешь? Выступать нечего! Работать надо. Уже девять часов и звонок был.

– Ничего. Об этом мы ещё на партсобрании скажем. Нам не нужен такой злой зав.

– Можно заменить. Хоть ты десять лет здесь, а это место – Медведев с достоинством оглядел свой угол, – не смог занять. К слову, не ходи на коллегию в министерство. Беляев приглашает тебя на планёрку.

– Зачем?

– Узнай у него.

Оказывается, вчера Саша диктовал в машбюро нетассовский материал и за это ему сегодня влили на планёрке.

Иду на обед с Калистратовым и Великановым.

– Ну что, Коль, – говорит Сева Великанову, – вчера выпил?

– Да приговорил бутылочку… Под качественный бутерброд… Дома скандал. Ежовая маруха[214] грозится уйти.

– Ты б её по чувству ласково щёлкнул. Мол, сама пожалеешь. Ведь свято место пусто не бывает!

– Да говорил… Она всё равно: «Уйду. Ты только о себе. В январе сто рублей пропил. Денег не носишь. Ты тратишь деньги на любовниц». – «Да нету у меня любовниц. Я алкоголик». – «Тогда лечись!» – «Я неизличимый алкоголик».

Возвращаемся с обеда.

– Запах в комнате, – говорит Молчанов, – как в казарме, когда входишь в неё утром после ночного караула. Надо сказать Аккуратовой, чтоб потеплей одевалась и разрешала открывать нашу форточку. Ну… Во все дыры нос суёт!

– Хоть нос картошкой, а стёрся! – выкрикивает Бузулук.

Молчанов блаженно гладит себя по животу:

– В понедельник на весь день мы с Севой уйдём пить пиво – учиться на курсах повышения мастерства.

– А почему, – заныл я, – не записали меня?

– Записывали только малоквалифицированных, – сказал Молчанов. – А тебя мы отсоветовали записывать. Ты у нас почти Гидро (Ги де) Мопассан. Ты читаешь уже «Литературку», даже печатаешься в ней. А мы до этого ещё не доскакали.

Вошла Аккуратова, «внештатный зам Медведева» и оповестила:

– А сегодня мой Марсик будет есть шницель по- чешски.

– Приятного аппетита Марксику! – вскинул руку Сева. – А общественность, Таня, желает: потеплее ты одевайся, чтобы кофточку-форточку держать открытой.

– Пусть общественность сначала купит мне кофту.

– Нет проблем! – сказал Марутов. – Завтра принесу женину кофту. Только из химчистки.

– Какие ж мы нищеброды, – припечалилась Татьяна. – Дожила до кофточки с чужого плеча… Живём, как в Китае: в школе – дань, чиновнику – сунь, гаишнику – вынь, а зарплата – хунь!

Медведев на обеде. Мышки озорничают.

Сева говорит:

– Смело ты Саша, сегодня лупанул. Действительно, входишь в комнату, а в углу сидит злой, угрюмый человек. Не хочется и входить!

6 февраля

Учиться!

Вечером едем с Надеждой ко мне.

– Как и договорились, – толкую я, – начнём готовить тебя к поступлению в МГУ. Будем заниматься немецким.

– Ты что? Плохо себя чувствуешь? Сразу с электрички в лесок!

– Никаких лесков-перелесков-овражков. Учиться!

– Ну что за дела? Это ж смех. Учиться!.. Конечно, я не тупая, как шкаф, понимаю… Спасибо тебе за заботу обо мне. Ты мой якорь. Поможешь мне удержаться в жизни на плаву Не дашь потонуть. Но сейчас оставим учёбу в покое!..

Вот и моя калитка. Надежда хватает меня за рукав и тащит дальше по тропинке меж заборов в лес.

Ровные белые березы. Снег. Луна.

Она подставляет мне ногу, толкает в грудь, и я валюсь спиной на снег. Она садится мне на грудь, победно машет рукой:

– Я никогда не была внизу! Я всегда наверху!

– Тебе не хватает сабли.

– А тебе сил побороть невинную девушку.

– Ничего. Я как-нибудь с божьей помощью и с твоей одолею тебя.

– На Бога надейся, да сам не давай слабину!

– Слушаюсь! – приставляю я руку к виску, лёжа на снегу.

С час проболтались мы в лесу и причалили ко мне.

Я затопил печку.

Выключил свет.

– Иди, мадам, посмотри на живой огонь.

Я открываю дверцу, и блики пламени таинственно скачут по полу, по стенам. Я сажусь на груду полешек, сажаю её к себе на колени. Молча смотрим на пляску огня.

– Живой огонь… Он такой светлый, ликующий. Совсем не такое его тепло, как в трубах. Я его слышу…

– Я больше слышу. Горячо ноге. Ты хитрый… Посадил меня, чтоб я обгорела?

– Всегда ты… В радостную минуту капнешь дёгтю…

Она закрывает дверцу, подтыкает её веником и перебирается на диван.

Куда иголка, туда ж и ниточка.

Скоро я слышу гарь.

– Знаешь, мадам, мы горим!

Я включил свет.

Так и есть!

– Ну какая хозяйка подтыкает дверцу веником, когда печь топится? Опять втравила в растрату. Угробила новёхонький веник! Ничего. Заживём эту горю. А то ж могла сжечь мой сераль.

Я хватаю чадящий веник, готовый пыхнуть пламенем, и в снег его головой.

Распято зашипел веник, почернел с горя.

В комнате уже тепло.

Я выставляю бутылку вина «Айгешат».

– Ну что, Толик-алкоголик, – потирает Надежда руки, – выпьем водочки для разводочки и рванём потом пивка для рывка?

– Никаких рывков! Спокойствие прежде всего.