Наши в ТАССе

Приехала она вовремя и деловито спросила:

– Что будем делать?

– Читать «Отче наш».

Она весело выставила большой палец:

– Вот это дело, отче!

– Тогда ногу в стремя! Едем ко мне как и договаривались!

Вошла она в мой чум и просияла:

– А ты хныкал, что у тебя волчий холод. А тут Сахара!

– Протопил…

– Тогда я раздеваюсь…

Я помог ей снять пальто, шапку. Повесил их на длинные гвозди в бревенчатой стене.

Она поправила волосы и кокетливо разнесла края платья в стороны, слегка в поклоне присела с улыбкой:

– Видишь, я не крашусь. Только глаза чуть подсинила. Чтоб с перепоя не казаться такой ужаленной.[210] А вообще я юна, мила, несексуальна.

– Япона мать! Примбамбаска не тут не самозванка? На своём ли она месте?

Надежда налегке обиделась:

– Япона отче! У нас все примбабульки пляшут строго на своих местах!

– А как же ты принимала госэкзамены у младшего братца по поцелуям?

– Он тренировался на мне.

– Я могу поступить к тебе на курсы?

– Ну уж если пройдёшь по конкурсу. У нас слишком жёсткий отбор.

Мы присели на непорочный мой диван, который я перекрестил.

Диван капризно скрипнул.

Больше не на что было сесть. Стульев у меня не было. Табурет краснел лишь под электроплиткой. На ней я готовил еду.

Как говорят французы, женщину можно оскорбить, не приставая к ней.

Да ну как я мог и подумать, чтоб вульгарно оскорбить свою сахарную гостьюшку?!

Лишь на второй день к вечеру мы вспомнили, что люди иногда едят.

Я нажарил огромную сковородищу картошки на сале.

Надежда ибн Борисовна ела и хвалила:

– Особо мне понравилось, как ты режешь картошку. Я так не умею. Эх, лешева я хозяюшка из села Помелова из деревни Вениковой… Пирожок испеку, так и корова не ест!

– А наша коза наворачивает всё! – похвастался я. – Научишься. Какие твои годы? Терпение и умение, говорил паук, плетя паутину.

4 января

«И вечный бой»

У кого совесть нечиста, тому и тень кочерги виселица.

Сегодня Молчанов загорелся идеей открыть отдел «И вечный бой». И впихнуть в отдел лишь Марутова и Бердниковича.

Эти два тундряка уже который месяц носятся друг за другом с булыжниками за пазухой. И началось с пере- стройки.

Худо-бедно, а всех редакторов перевели в литсотрудники. А Марутова ну всё никак. Не соглашается. При переводе он лишался части зарплаты, и тут он стоял намертво. Это стояние портило Колесову кровь. Все пошли в ногу – один грязнит картину! Куда это годится?

Не мытьём, так катаньем!

И по колесовской указке стали Марутова шельмовать. Попросту выживать из редакции.

Быстренько нашёлся персональный критик. Бердникович. На каждом собрании, – то ли профсоюзном, то ли партийном, – на каждой летучке Бердникович тащил по кочкам Марутова, нёс несусветную ахинею.

Но… Влезши в сечь, не клонись прилечь.

Лучше биться орлом, чем жить зайцем!

И белый Марутов отбивался сегодня на общем собрании как мог:

– Стало нормой методически бранить мои дела. Для этого используется любая трибуна. Это немыслимо. Я болел, а меня на собрании хаяли! Снова вывели человека из строя. Что у нас делается с честными людьми? Раньше главный редактор повторял один рефрен: «К Марутову замечаний нет». А сейчас? Когда Бердникович, эта Моська… Как сказано не мной, «Моська – родоначальница критики снизу». Когда эта Моська перестанет клеветать на меня? За клевету ты, Бердникович, ответишь! Вот увидишь! Выйдешь отсюда в коридор и реально увидишь!

В перерыв Бердникович вышел в коридор и не только увидел, но и услышал, как с авральным воплем «Великий популизатор! Клеветник!» к нему подлетел коротышка Марутов и с подпрыгом дважды отоварил кулаком бердниковичские скулы.

На войне Марутов был сержантом. В Сталинграде кричал по-немецки в рупор фашистам: «Сдавайтесь!» Бердникович был тогда подполковником. И вот сержант при людях дал по вывеске[211] подполковнику-ябеде.

Бердникович побежал в суд.

Марутов тоже не присох на месте. Побежал. Побежал дальше и выше. В горком. К самому Гришину. К члену Политбюро, к которому был вхож: горком был марутовским объектом.

И этой тяжбе не видно конца.

Вот и решил Молчанов собрать спорщиков в отделе «И вечный бой». Может, совместная работа их умирит?

Только Коля Великанов в это не верит. Сегодня за обедом он выговорил Марутову:

– Почему меня никто не поддержал, когда я года три назад на летучке облаял Бердниковича косильщиком?[212]

Марутов заоправдывался:

– Ну он же тогда не был подлецом!

– О святой Гарегин Гарегинович! Ведь люди растут. По закону природы. Был бездельник. Выбился в подлецы.

11 января

Гостиница «Ленинградская».

Через несколько минут здесь начнутся советско- японские переговоры по рыбе. Посол Тору Никагава не приехал. Его заменит Ариста.

Я спросил у японского журналиста, как имя Аристы.

– Не знаю.

Я узнал и говорю япошику:

– Его имя Всесуки.

– Не-ет… Он не Все Суки. А Кесуки!

24 января, воскресенье

Видеть можно только сердцем.

Антуан Сент-Экзюпери

ПО-БЫСТРОМУ