Наследие Божественной Орхидеи

Но мальчику все равно пришлось идти. Он оставил ей еду за дверью детской и от скуки решил сделать блюдо более интересным. Нашел в отбросах хребет рыбы и добавил его в суп в качестве украшения.

После этого Орхидея, хромая, стала сама спускаться на кухню за едой три раза в день. Она ничего не имела против, потому что так она могла сидеть в цветнике во внутреннем дворе. Только там, в объятиях Орхидеи, раскачиваясь взад-вперед в гамаке, под модные болеро из потрескивающего радио, Ана Крус не плакала.

Девятого октября, в День независимости Гуаякиля, улицы были заполнены автомобилями и гуляющим народом. Фейерверки вырывались из переулков и с углов улиц. Голубой с белым флаг Гуаякиля гордо развевался перед домом Буэнасуэрте. На празднике присутствовали все значимые лица города.

Наверху, в детской, после готовки, уборки и купания Аны Крус, Орхидея завершала отделку платья, которое шила не одну неделю. Она использовала старую швейную машинку матери и выкройку. Орхидея потратила бóльшую часть своих сбережений на покупку ткани у белошвейки в Лас-Пеньяс. Атлас глубокого синего цвета, который поблескивал в свете свечей. Она пришила хрустальные звезды по талии, будто это был пояс.

Орхидея собрала кудри в элегантный пучок, как прима-балерина, отполировала ногти и намазала лосьоном загорелые руки и икры. Кружась по комнате, Орхидея напоминала ночное небо. Она слышала музыку и представляла, как хлопает ресницами перед молодым офицером, как танцует с самим мэром. Если всем, даже семье Хефиты, было позволено веселиться, то и ей тоже.

Один день. Это все, чего она хотела, чтобы почувствовать себя счастливой. Хефита постучала в дверь и уставилась на Орхидею.

– Ты похожа на кинозвезду! Красивая, как Сара Монтьель в фильме «Я, она и Люцифер».

Затем она перекрестилась. Хефита, в которой уживались суеверия и вера, была родом из Амбато в провинции Тунгурауа. Она приехала на побережье на работу после того, как потеряла все в тринадцать лет во время землетрясения 1949 года, и обосновалась в доме Буэнасуэрте. Она любила горький шоколад, кормить игуан в парке, болеро и скандальные мыльные оперы, хотя у нее из-за них поднималось давление.

– Много народу собралось? – спросила Орхидея.

Хефита прищелкнула пальцами и рассмеялась.

– Только что прибыл мэр. Его жена носит тиару. Если ты меня спросишь…

– Тебя никто не спрашивает, Хефита, – перебила Изабелла. Одетая в роскошное розовое платье, она выглядела как богиня, хотя немного изможденная.

Хефита склонила голову, ее искусно уложенные косы были украшены золотой нитью и гвоздиками.

– Прошу прощения, сеньора Буэнасуэрте. Мы просто веселились. Обещаем хорошо вести себя вечером.

Изабелла смотрела мимо нее на свою дочь. Орхидея в синем платье была прекрасна, тонкую талию подчеркивали звезды.

– Что на тебе надето? – спросила Изабелла.

– Тебе не нравится?

Изабелла закрыла глаза и потерла переносицу.

– Ты похожа на спелый плод, который мужчины могут сорвать. Ты этого хочешь? Да?

– Я…

– Ты хочешь опозорить своего отца и меня?

– Он мне не отец.

Орхидея почувствовала жгучую боль материнской пощечины. Удары не прекращались до тех пор, пока Орхидея не заплакала, а за ней и Ана Крус. Хефита застыла на месте, уставившись в пол.

– Неблагодарная девчонка. Где бы мы были, если бы Вильгельм не был добр к нам? Я старалась изо всех сил, Орхидея, но ты – напоминание об ошибке, которую я совершила в прошлом.

Изабелла первой ахнула от собственных слов. В глубине души она так не считала, но слово не воробей.

Орхидея не стала переодеваться. Она не выглядела дешево или доступно. Она выглядела и чувствовала себя драгоценным камнем, даже если это необработанный алмаз. Она не была на приеме, но смотрела сверху, облокотясь на перила, как красивые богатые люди танцевали и смеялись. Мужчины с густыми усами, раздавшиеся в талии, произносили тосты в честь Буэнасуэрте. Чтобы потанцевать с Милой и Мари, выстроилась очередь, их платья из шифона и тюля напоминали Орхидее крылья бабочек. Это были ее танцы и ее чарующие улыбки. Один день – все, чего она хотела, но как бы усердно она ни трудилась, как бы ни была послушна, как бы сильно ни старалась, этого было недостаточно. Ей там не место.

В тот вечер, когда гостям пел серенаду сам Хулио Харамильо, американский соловей, она улизнула из дома и отправилась на реку. Она жила близко и все же была оторвана от этого единственного места, которое предъявляло на нее права.

– Пожалуйста, – умоляла она. Она не знала, обращалась она к речному чудищу, или к каким-то далеким богам, или к звездам.

А затем, под плеск воды, какофонию в доме Буэнасуэрте и отдаленные звуки фейерверка она услышала шепот. Пульс неба. Серьезный ответ.

– Найди меня.

– Кто ты? – спросила Орхидея, обернувшись. Рядом с ней никого не было. Дальше вдоль ряда лачуг дети в темноте играли футбольным мячом. Другие торчали у дома Буэнасуэрте, ожидая, когда слуги выбросят остатки еды.

– Найди меня, – повторил голос.