Наследие Божественной Орхидеи

Орхидея почувствовала притяжение. Уверенность. В этот момент Орхидея поняла, что некоторые остаются в каком-то месте навсегда, даже если они несчастны, и это ни плохо, ни хорошо. Это закон выживания. Она усвоила этот урок слишком рано, потому что однажды почувствовала себя комфортно, думая, что худшее позади.

И она пошла на голос.

– Найди меня.

Девочкам, одетым в атлас, небезопасно ходить в темноте, ее платье было таким синим, что походило на темный бок созревшего плода. Разве не об этом говорила ее мать? Спелый, упавший, ядовитый плод. Но Орхидея чувствовала себя защищенной. Нет, одержимой. Словно ночь проложила для нее путь, и любой, кто видел ее, сказал бы, что с ней говорит судьба.

Несколько часов спустя, когда луна набухла и покраснела, Орхидея наткнулась на место, где проходил карнавал. Большой белый шатер пронзал беззвездное небо. Несмотря на то что голоса больше не было слышно, она знала, что находится в нужном месте. У нее устали ноги, но она пересекла стоянку, усыпанную сеном, и остановилась перед женщиной в красном бархатном платье, курившей сигарету в серебряном мундштуке.

– Привет. У тебя есть работа? – спросила она.

В улыбке женщины отражалось бремя человека, который слишком много знает.

– Моя дорогая, ты как раз то, что мы искали.

10. Жажда жизни

Маримар прижала фотографию к груди. Был ли этот дух света, обнимающий Пену Монтойю, отцом, которого Маримар никогда не знала? Ее губы едва могли произнести это слово. Обычно она изо всех сил старалась не произносить его после более чем десяти лет объяснений в школе. Учителя всегда либо сочувствовали ее ситуации, либо не одобряли ее. Однажды Маримар не освободили от участия в художественном проекте «Открытка ко Дню отца», и она в возмущении приклеила к бумаге макароны в форме руки с выставленным средним пальцем.

Она видела, как этот жест делает tía Парчи. Когда мать вызвали в школу, чтобы забрать Маримар за грубость и неуважение, она в сотый раз спросила, где ее отец.

От улыбки Пены Монтойи останавливалось автомобильное движение, это происходило довольно часто, когда она совершала долгие прогулки по городу. Но в тот раз она не улыбалась. Она откинула назад длинные волосы и прикусила нижнюю губу. Она посмотрела на небо, и Маримар готова была поклясться, что мама просила о помощи.

Пена опустилась на колени, чтобы посмотреть дочери в глаза.

– Он ушел, Маримар. Ему пришлось уйти.

Ее голос звучал печально, и в свои семь лет Маримар поняла, что давить не стоит. Какое-то время Маримар думала, что «ушел» означало умер. Но существует много способов уйти, и почти все они не имеют ничего общего со смертью. Умер ли он, как умер отец Рея? Как умерли мужья Орхидеи? Или просто ушел, как отец Ванессы Редвуд исчез среди ночи, и все в Четырех Реках об этом знали?

Маримар выбежала в коридор в поисках ответов, сжимая фотографию, как компас. Пот собрался у нее между грудей, струйкой побежал по спине. С бешено колотящимся сердцем она ворвалась в гостиную. Сюда перенесли стол, накрытый на шестнадцать персон. Серебряные столовые приборы, канделябры и фарфоровая посуда поблескивали в вечернем свете. Красные угольки мерцали в камине, как крошечные мигающие глазки.

– Что это? – спросила Маримар, поднося фотографию к лицу бабушки.

Орхидея помешала лед в своем напитке указательным пальцем. Ее ноготь превратился в тонкую ветку, похожую на весенние побеги.

– Это фотография, Маримар.

Маримар хмыкнула. К этому все и шло. Действительно что-то узнать от бабушки можно было, только задавая вопросы, предполагающие ответ «да» или «нет».

– Разожги огонь, Маримар, – тихо сказала Орхидея. Вокруг ее губ залегли глубокие морщины, глаза становились то черными, то молочно-серыми.

– Разожгу, если ты мне ответишь. – Но Маримар знала, что все равно выполнит просьбу, поэтому добавила сдавленным голосом: – Пожалуйста.

– Мне холодно из-за превращения.

«Превращаться» было более красивым способом сказать «умереть». Маримар не могла ей отказать, даже если злилась. Оставив фотографию на столе, она вытащила два полена из железной стойки в углу. Зажгла четыре спички одновременно и дождалась, пока пламя разгорится. Села на свободный стул перед Орхидеей и снова взяла в руки старую фотографию.

– Это мой отец?

Орхидея выпила.

В этот момент она напомнила Маримар Рея. Или tía Флоресиду – ямочкой на щеке, которую унаследовали только они. Удивительно. Искра Орхидеи.

– Ты уверена, что хочешь знать?

Нет, она не была уверена, но все равно ответила:

– Да.

Новые побеги проросли на костяшках пальцев бабушки, на ее запястьях. Она сделала глубокий вдох, словно ей было больно, и сказала:

– Это он.

– Ты знала, что это для меня значило.

Маримар дрожала. Она снова посмотрела на фотографию. Голова ее матери клонилась к мужчине, как цветок к солнцу. Ее отец. Огни чертова колеса на заднем плане были размыты. Она практически слышала заразительный смех своей матери. Абсолютная радость на лице Пены означала, что когда-то они были счастливы – что же случилось потом?