Наследник своенравной магии

Отпусти. У нее и так достаточно тревог, с которыми нужно разбираться, незачем на них наваливать еще и мрачные фантазии. Сунув руку в сумку, она отодвинула в сторону документы, которые получила для Уокера – записи о прежних владельцах зачарованного жилища в Коннектикуте, за которым Мира наблюдала три года назад, – и взяла камень общения, связанный с Мерриттом. В этом не было смысла. Он не мог оставить сообщение, чтобы она прослушала его позже, а она строго-настрого запретила себе связываться с ним в течение дня из страха, что будет отвлекаться еще больше. Он был в полном порядке, когда этим утром прибыл в Маршфилд. Он свяжется с ней, когда добудет информацию.

Отдернув руку, Хюльда заставила свои мысли переключиться на мир вокруг. Она кивнула, обходя молодую женщину, тянущую за собой тележку с яйцами и одной-единственной курицей в клетке, затем обогнула кучу лошадиного навоза на дороге. День был пасмурный, отчего стоял мороз, кусающий ее за нос и уши. Она делала быстрые и широкие шаги, отчасти чтобы согреться, а отчасти потому, что уже давно должна была зафиксировать любые изменения, произошедшие с ее тщательно припрятанным азуритом.

– Хюльда? – услышала она. Обернувшись, она осмотрела улицу, но не заметила никого, кто бы ей махал. Когда голос снова позвал: «Хюльда, ты там?» – она поняла, что он раздавался из ее сумки. Вытащив селенитовый камень общения, она нажала на руну и спросила:

– Мерритт?

Затем продолжила идти.

– Я относительно уверен, что наш парень мертв.

Ее внутренности напряглись, будто пытаясь удержать сердце на месте.

– Ты его нашел?

– Я… думаю, что да. Наверняка не скажу. Все странно, Хюльда. Ты сейчас одна?

Она огляделась. Не одна, нет, но здесь достаточно шумно, чтобы никто их не подслушал.

– Говори осторожно, – ответила она.

– Тогдашний констебль взял и уехал. Очень внезапно. Из штата. Еще один дозорный, очевидно, исчез, а тот, с кем я говорил, сказал, что какая-то женщина напоила его в стельку, так что его воспоминания о той ночи смутные.

– Женщина, – осторожно повторила Хюльда.

– Наша женщина, я уверен, – голос Мерритта потрескивал, несомый чарами. – Но была сделана запись о мертвом теле и еще одна – о том, что тело доставили к плимутскому коронеру семнадцатого октября. Его кремировали.

Хюльдин шаг замедлился.

– Кремировали? Ты уверен?

– Это все, что у меня есть. Ни имени, ни документов. Никто его не искал, так что его кремировали. – Он помолчал. – Я не знаю, кто еще это мог бы быть.

Хюльда задумалась об этом достаточно надолго, чтобы Мерритт снова позвал ее по имени.

– Я здесь, – пробормотала она, свернув за угол и увидев отель «Брайт Бэй» ниже по улице. – А они сохранили пепел?

– Я… не знаю. Могу спросить. Я не слишком далеко.

– В записях…

– Ничего не сказано. Он дал мне их прочитать. Там нет ничего, что я бы тебе уже не сказал.

Хюльда задумчиво помычала.

– А может…

Другая женщина, плотно укутанная в зимнюю одежду, врезалась в нее прямо в этот момент, их плечи столкнулись с такой силой, что Хюльда чуть не выронила камень. Пошатнувшись, она восстановила равновесие, затем мрачно посмотрела вслед женщине, которая даже не извинилась. Она продолжила идти вперед, немножко сутулясь. Может, она была старой, но тем не менее с решительной походкой. Попытавшись забыть про это, Хюльда сказала:

– Ну вот и дно того колодца. – Она будет утешаться этим. Она должна была. Сайлас умер, а мистер Лиджетт не ее дело.

– Похоже на то.

– Я почти у БИХОКа, – добавила она. – Не хотелось бы обсуждать дальше, пока я здесь. Езжай осторожно, Мерритт.

– Для тебя – что угодно, дорогая.

Хюльда закатила глаза, но губы все равно изогнулись в улыбке.

Больше из камня не раздалось ни звука, так что она сунула его обратно в сумку и вошла в штаб-квартиру БИХОКа.

* * *

Оуэйн прижал правую переднюю лапу к букве «У», затем посмотрел на Батиста.

Они вдвоем были в кабинете Мерритта, заляпанная грязью таблица с буквами, что сделала Хюльда, была разложена на полу. Массивный француз расположился на стуле Мерритта и сложил свои мощные руки на груди. Простой кивок сказал Оуэйну, что он был прав.

Он чуть поднял лапу и поставил ее на «П».

– Б, – поправил Батист.

С чего это в слове «дуб» будет «Б»? Помотав головой, Оуэйн поднял лапу и снова поставил ее на «П».

Батист подался вперед.

– Пишется «Д-У-Б». Дуб.

Оуэйн ткнул лапой в «П».

Повар заворчал.

– Почему ты пишешь «Д-У-П»? Это же чушь.

«Потому что так звучит», – хотел сказать Оуэйн, но Батист его не слышал, так что Оуэйн продолжал показывать лапой на «П», а бумага грозила порваться под его когтями.

– Стоп. Стоп. – Батист согнал его прочь носком ботинка. – Попробуй, эм… – Батист повращал запястьем, пытаясь придумать достаточно простое слово. – Дети. Напиши «дети».

Оуэйн посмотрел на таблицу, озвучивая в голове первую букву.

Дети. Сестры. Семья. А потом один. Всегда один. С ним лишь жуки и крысы.

Эта мысль вошла в его мозг кошмаром, мрачная и густая. Оуэйн встряхнулся всем телом, как будто промок, и она отступила.