Наследство последнего императора. 2-я книга

– Так-таки никого?

– Совсем никого, – пожаловалась Мутных.

– Ни жениха, ни ухажёра?

– Никогошеньки!

– Ну, куда это годится? – возмутился Соколов. – Просто безобразие. Такая красивая, можно сказать, шикарная барышня – и совсем одна! Да что это за жизнь такая, а, капитан?

И не дождавшись ответа, приблизил своё лицо к милой мордочке свидетельницы:

– Что же ты, касатка наша, Золушка неприкаянная, с братом-то не уехала? Петроград все-таки – не наш медвежий угол, даром что красные там. Их же скоро не будет! И место тебе брат подыскал бы и квартиру… какого-нибудь бывшего графа сбежавшего или графини… А ты осталась тут, в очень опасной для себя обстановке. Ну, хорошо, капитан Кирста не пьёт человечьей крови, да и я не вампир. Но ты же могла познакомиться с полковником Зайчеком! Знаешь такого?

Мутных зябко передёрнула плечами.

– Да уж слыхали…

– Он бы с тебя шкуру, с живой, содрал бы, пока не призналась, что осталась здесь по просьбе или по заданию брата. Рассказывать нам басни про каких-то Романовых, которых ты якобы видела…

– Но я их видела! – в ужасе закричала Мутных. – Богом клянусь, честное слово! Мы с Аней ходили! Она подтвердить может!..

– Кому? – усмехнулся следователь. – Кому она подтвердить может там, в Питере? Как? И сколько стоит её подтверждение в казначейских билетах? Я, например, и гроша ломаного не дам.

Всхлипнув, Мутных отвернулась и беззвучно заплакала. На этот раз не притворяется, отметил Соколов.

Сдержав слезы, она открыла сумочку, достала платочек и зеркальце, аккуратно вытерла потёкшую краску с глаз, высморкалась и тонко, как мышка, чихнула в платочек. Положила всё обратно, заперла сумку и выпрямилась на стуле.

– Я готова, – твёрдо сказала она.

– К чему? – удивился Соколов.

– Вы же меня теперь в тюрьму отправите? Только запомните: что бы вы со мной не сделали, я вам сказала чистейшую правду. Все, что видела и слышала сама. Бог вам судья, если вы, господин следователь, приговорите невинного человека.

– Приговорю? – удивился Соколов. – Я? Моё дело простое, чиновное: спрашивать, обдумывать, искать, задерживать иногда. Ловить лжецов на слове и благодарить честных. Такая моя служба. А теперь, пока мы с тобой ещё друзья… Друзья должны понимать друг друга. Спрашиваю в последний раз: в чём ты наврала или, самая не желая, навела тень на плетень?

– Вот ни столечки! – твёрдо заявила Мутных, показав кончик мизинного черно-красного ногтя. – Ни на золотник душой не покривила. И дочерей я видела четверых – уверена. Одна потом убежала.

– Скажи тогда ещё одну правду: ты просила брата забрать тебя в Петроград?

Закусив губу, Мутных кивнула и с трудом выговорила:

– Просила. Очень.

– А он что? Почему не взял?

– Сказал, сейчас не может. Должен сначала устроиться и мне место приискать. А потом время покажет. Даже сказал, может, мне и не нужно в Петроград. И что я ещё раз крепко подумать должна. Может, здесь, при белых, мне будет лучше. Мало ли как жизнь повернётся…

– А он говорил, как ты себя вести должна, если на допрос вызовут и про него спрашивать начнут? О чём можно рассказывать, а про что молчать?

– Я… я говорила ему, что моя родственная связь и Аня могут мне повредить. Но он засмеялся и сказал, что не одна я такая. И белые меня ещё оберегать будут, потому что я могу много интересного рассказать. Я тогда очень удивилась и спросила, неужто про всё рассказывать, даже про царскую семью? Он сказал, что лучше мне не врать на допросах. Потому что правда всё равно выплывет, и я могу пострадать не за то, что знаю, а за враньё. Я же ничего плохого не делала. И с большевиками ничего не имела, в их делах не участвовала и сейчас перед вами вся, как перед Богом, честная.

Соколов долго молчал, уткнувшись взглядом единственного глаза в лоб свидетельницы. Когда она не выдержала и поёжилась, он произнес неожиданно будничным и даже равнодушным голосом:

– Я тебе верю, Наталья. У вас, капитан, есть вопросы к свидетельнице?

– Никак нет, – поспешно ответил Кирста.

– Протокола мы не вели, ничего нового ты не прибавила. Ты свободна. Можешь идти.

Она медленно встала. Кашлянула недоверчиво, глянула на Кирсту, потом на Соколова.

– Вы сказали, я могу идти? – тихо спросила.

– По сто раз тебе повторять? Иди. Свой гражданский долг ты выполнила. Заодно не будешь жалеть, что осталась в городе, не уехала и выполнила просьбу брата.

– Но он ничего… Никаких просьб не сказывал! – в отчаянии воскликнула Мутных.

– Как так не сказывал? – удивился Соколов. – Ты же сама только что призналась: советовал и даже просил, чтобы ты нам правду говорила.

Мутных живо оделась, взяла муфту и, кивнув всем, направилась к двери.

– Постой, Наталья! – неожиданно приказал Соколов.

Она испуганно остановилась.

– У Государыни, Наталья, чтоб ты знала, было очень слабое зрение. Под конец настолько ослабело, что ей приходилось две пары очков надевать, иначе ничего читать не могла. Тем более, при свече.

– Нет, – вдруг заявила Мутных. – Я видела её без очков. Клянусь.

– Иди-иди. Верю, что видела без очков. Сказал же тебе…