Настоящая принцесса и Снежная Осень

Оркестранты оживились. Скрипки и альты сипло замяукали, как мартовские коты на кры­шах. Жеманно пищали и томно хихикали флей­ты. Гнусавил фагот. Валторна ухала, кашляла и даже как будто сморкалась, кларнет заливи­сто кукарекал — в общем, изощрялись кто во что горазд. Лиза повернулась боком, чтобы не упускать из виду противника. Ага, заерзали! Сейчас мы вам покажем!

Мяаау! — заверещала Люсина скрипка, как разгневанный кот, которому отдавили хвост.

Что вы вытворяете? — Паулина вскочила.

Не выдержала. Один готов.

Саблезубая укоризненно поглядела на нее за

отсутствие выдержки, но тоже поднялась:

Дети, дети, давайте займемся делом! Куд­рявцева, они ведь уже настроились?

Не-а, еще доооолго, — авторитетно за­явила Лиза и опять махнула оркестрантам — мол, наддайте!

Василисин контрабас взревел, как Амаль- гамссен в гневе. Флейты испуганно запищали.

Гонобоблева! — Саблезубая схватилась за уши. — Все, музыку играем уже! Му-зы-ку! Три-четыре!

Чего это вы ко мне пристали? — громко возмутилась Василиса, легко перекрыв весь ко­лобродящий оркестр. — Тут холодина такая, руки мерзнут, мне никак не настроиться, а вы мешаете!

У нас и так инструменты страдают! — дерз­ко выкрикнула флейтистка Женя. — Вы вооб­ще знаете, что флейта как человек, ее тоже про­студить можно? Не знаете? Вот и молчите!

И скрипку можно простудить! — пискну­ла Люся.

И альт!

И кларнет! Да!

Да при такой температуре вообще играть нельзя! Всем вредно! — в один голос добавили Петр и Павел, размахивая смычками.

А вы знаете, сколько у меня скрипка сто­ит? Это же ручная работа! Девятнадцатый век! — надрывно вопрошала Люся, встряхивая разно­цветной головой.

Играть при этом оркестр не прекращал — духовики отрывались от гавкающих и хихика­ющих инструментов только затем, чтобы внести свою лепту в общий гам. Какофония нарастала. Лиза завертелась на одном месте и захлопала перед надсмотрщицами глазами — с таким ви­дом, будто вот-вот разревется. Но внутри у нее все пело. Это надо же! Во время репетиций от музыки и чар были всё просто вареные, а как дошло до мятежа — сразу оживились, глазами заблестели. Бунт разгорался, как огонь в очаге.

Кудрявцева! — взвилась Саблезубая. — Они будут у тебя играть или нет?

А я что? Я ничего! Ульяна Сергеевна, ну они же все правильно говорят! И делают! — жа­лобно заблеяла Лиза, прижимая к груди черный футляр. — Если инструменты от холода рас­строены, ничего же не сыграть! — потом повер­нулась к оркестру, сделала страшную рожу и до­стала черную скрипку.

Музыканты поняли, что пора переходить к решительным действиям, и заиграли Изморин- скую музыку, но при этом кто-нибудь то и дело нарочно фальшивил или сбивался. Странное дело: лица у всех горели от азарта, и тоскливая музыка то ли не действовала вообще, то ли действовала гораздо слабее. И еще Лизе удалось учинить одну забавную штуку с ритмом, отчего музыка стала запинаться и хромать и сделалась почти смешной, похожей на глумливый, с подвыванием, хохот, — она как будто издевалась сама над собой.

«Вот вам! И вот вам! — думала Лиза, застав­ляя черную скрипку вопить, визжать, срывать­ся и врать на каждой ноте, — Ай да мы!» — сту­чало у нее в голове, потому что и она сама, и ор­кестр умудрялись не прерываться, и музыка была как карета, которая скрипит, трещит, сту­чит колесами, прыгает на ухабах и то и дело съезжает в канаву, но хода не замедляет.

Саблезубая героически старалась не зажи­мать уши. Но это была только увертюра — вско­ре вступил лазарет лишних. Лиза нарочно за­няла стратегическую позицию бочком к залу, и ей было хорошо видно все происходящее.

Сначала лишние слаженно, как по нотам, зачихали и закашляли, причем оркестр, не пре­рывая музыки, поддержал их тем же. Удиви­тельно, но и Паулина все-таки подключилась и свое дело делала от души: она уговаривала лиш­них потерпеть и утешала как можно громче, хорошо поставленным телевизионным голосом, гулким, как колокол. Марго она заслоняла пол­ностью — неужели Марго может что-то писать в таком шуме?! — а шиканье Саблезубой про­пускала мимо ушей.

Потом все младшие поголовно начали оглу­шительно чавкать жвачкой и надувать гигант­ские лопающиеся пузыри. Костя чавкал вовсю и подавал всем нехороший пример. Вслед за ним арфистка Анюта, чистый ангелочек с виду, дол­го вытягивала изо рта длинную белую нить жвач­ки, потом смяла ее в комочек и недрогнувшей рукой прилепила на спинку соседнего бархатно­го кресла. Паулина громогласно ахнула и стала отчитывать их с Костей за бескультурье.

Саблезубая стискивала челюсти. На лице у педагога читалось отчетливое желание, чтобы какая -нибудь черная, белая или серая в крапин­ку магия перенесла всех этих детей, а лучше вообще всех детей на свете, куда-нибудь в пусты­ню Гоби, и желательно насовсем. К варанам и бар­ханам.