У старухи Поляковой в городской квартире провели негласный обыск, который дал незначительные результаты, но всё же они были.
Дубовик тут же доложил Лопахину, что на кухне в стене под краном, была обнаружена неглубокая ниша, в которую вполне могла поместиться шкатулка. Это ещё раз подтверждало версию о том, что Полякова каким-то образом была причастна ко всем преступлениям последнего времени. Оставался лишь вопрос, как Кропань узнал об этом потайном месте. И почему шкатулка с кулоном хранились у неё на квартире.
– Найди мне, Андрей, неопровержимые доказательства того, что Полякова была завербована. Нам никто не позволит до неё и пальцем дотронуться – героиня областного значения. И ещё кое-какие титулы… Это ж какая головная боль! Я о Поляковой пока не докладываю, а ты ищи, Андрей, ищи! – Лопахин нервно потер подбородок. – Моя помощь нужна?
– Нет. Еду в Москву на один день. В военкомате добыл адрес врача полевого госпиталя, Тарасюк Веры Максимовны, куда доставили Полякову 5 декабря. Медкарта мне ничего не дала. Одни сухие медицинские термины.
– Но ведь и в НКВД её проверяли. Там уж ничего бы не упустили.
– Товарищ генерал, я понимаю ваши переживания, но пока не докопаюсь до истины – не успокоюсь! И с каждым разом всё больше убеждаюсь, что Полякова, вольно или нет, связана с фон Кохом. И только через неё мы сможем выйти на этого человека. И уж если вы дали мне полномочия, то не терзайте своими сомнениями. Я тоже человек, и могу ошибиться. И боюсь не меньше вашего! – Дубовик встал и, твёрдо припечатав ладонями зеленое сукно стола, произнес: – Докладывать буду о каждом своем шаге.
Дверь ему открыла тщедушная женщина в теплом халате и накинутом на плечи пушистом платке.
Увидев удивленный взгляд Дубовика, она тихо проговорила:
– Лёгкие застужены, ещё с войны…
На гостя женщина посмотрела проницательным взглядом, и подполковник понял, что с ней лукавить не стоит и представился, показав удостоверение.
– Я знала, что рано или поздно вы всё-таки придёте… – она тяжело вздохнула, закашлявшись. – Проходите… – женщина отступила от двери, показывая рукой на комнату.
– Вера Максимовна, вы меня несколько огорошили своим заявлением, – Дубовик сел на предложенный стул у круглого стола, застланного льняной скатертью. – У меня, честно признаться, были сомнения по поводу визита к вам, но теперь, вижу, разговор нам предстоит нелегкий…
Тарасюк, отодвинув стул, на который было присела, вдруг предложила:
– Знаете что, давайте выпьем немного водки. Ведь это не допрос? Просто беседа? Мне будет легче, – она с едва уловимой мольбой в глазах посмотрела на Дубовика.
– Что ж, не откажусь, – он понял, что женщине трудно начать разговор, и решил поддержать её.
После одной рюмки Вера Максимовна немного приободрилась, щеки её зарумянились, и она сама спросила:
– Вы ведь насчет Поляковой ко мне пришли? Она жива? С ней всё в порядке?
Дубовик, кивнув, внимательно посмотрел на женщину:
– Значит, других поводов для визита к вам у нас нет?
– За всю мою жизнь только раз я совершила ошибку… Да и ошибка ли это была? Ведь сделала всё сознательно. Теперь признаться в этом не боюсь. Недолго мне осталось… – она снова закашлялась. – Будете спрашивать? – едва отдышавшись, она выпрямилась на стуле и сложила свои сухие руки на худеньких коленях.
– Решайте сами, как вам легче. Мне нужны все подробности, даже самые незначительные.
Женщина немного подумала, потом начала свой рассказ: