Натюрморт для вампира

– Моя мама – учительница, из старой русской интеллигенции. Сама всегда носила и носит гипюровые перчатки. Так вот она мне сразу сказала, что они никак не вяжутся с платком. Только со шляпкой. Значит, в нашем случае, надо было руки скрыть. Если прикрывать, предположим, больную кожу на руках, или какие-то раны, то такие перчатки её ещё больше травмируют. А ведь скрывала эта женщина не только кисти рук, но и плечи, надевая даже в жару блузку с длинным рукавом. Потом, для ношения перчаток летом нужна привычка. То есть, обладательница этого предмета женского гардероба должна быть из определенной общественной среды, где к гардеробу относятся очень строго и придирчиво. Одним словом, я считаю, что это просто маскарад. А если учесть, что наш преступник – нацист, значит, у него есть все причины скрывать своё лицо большими очками и мужские руки гипюровыми перчатками.

Дубовик довольно постукивал пальцами рук друг о друга, согласно кивая на все доводы Антоника.

– Как, все согласны с товарищем майором?

– Да что тут думать, ясно и так: женщина наоборот, старается разодеться получше, а эта… – кивнул Зубков, его поддержали остальные.

– Хорошо… А теперь небольшой ребус: представьте себе, что некий человек постоянно переодевается, выходя из дома. Соседи, наверняка, знают, что здесь живет, ну, скажем, некто Иванов Иван Иванович. Сегодня видят его, завтра какую-то женщину, непонятного вида. Это вызовет вопросы? В каждом доме или дворе обязательно найдётся какая-нибудь старушенция, которую очень волнует соседство с такой дамой. Значит, побежит к участковому. Преступнику это надо? Не надо. Поэтому, переодеваться он будет в другом месте. Где? Где есть всё для этого маскарада, где процесс переодевания не вызывает вопросов?

– Театр! – громко провозгласил Вилен Тулейко. – Там в костюмерной всё, что хочешь, можно найти. И свою одежду оставить – никто не заметит.

– Товарищ подполковник, а ведь Крысюк, родственница Поляковой, говорила о том, что та часто посещает театр, – сказал Авдеев.

– Да, я тоже присутствовал при этом разговоре, но тогда удивился, потому что при первом знакомстве Полякова о театре отзывалась, как о сборище комедиантов, – подтвердил Зубков.

Дубовик подался вперед:

– Так-так! А вот это уже очень интересно! Какие выводы, товарищи офицеры? – он оглядел всех.

– Думаю, что она там с фон Кохом встречается, – сказал Авдеев. – Потому и ненавидит театр.

– Значит, надо работников театра отрабатывать? – спросил Тулейко. – Разрешите мне?

Дубовик посмотрел на парня с улыбкой:

– Мне нравится ваше рвение, Вилен, но на завершающем этапе расследования работать будут более опытные сотрудники. Товарищ Антоник у нас уроженец столицы, думаю, в театре он будет чувствовать себя вполне в своей стихии, тем более, – он лукаво посмотрел в сторону майора, – что он очень увлекается классиками. Я прав?

Антоник улыбнулся и кивнул:

– Да, сейчас перечитываю Островского. Видели книгу? Я согласен, товарищ подполковник! Только разрешите мне взять напарницу, для правдоподобности.

– Хорошо. А на подстраховке будет Берзень.

Глава сороковая. «Театр уж полон…»

Эдуард Олегович Антоник с богемной улыбкой на лице поднялся по мраморному крыльцу районного драмтеатра и вошел в просторный холл с большими колоннами.

Тишина театра была предвестником вечерней кипучей жизни, когда городская публика заполняет раёк и партеры, устраивается удобней в креслах балконов, рукоплеща в ожидании поднятия занавеса.

Слышится увертюра, и через несколько минут начинается действо.

Но сейчас лишь у кассы стояли две девушки, у стенда с фотографиями прохаживалась пожилая дама, да за гардеробной стойкой суетился высокий старик, наводя порядок в ожидании зрителей.

К нему и направился майор, который сейчас всем своим видом меньше всего напоминал служителя Фемиды: в белых парусиновых брюках, шелковой тенниске и светлой летней шляпе он производил впечатление столичного бонвивана, шатающегося по улицам города в поисках амурных развлечений.

Напустив на себя откровенно скучающий вид, Эдуард Олегович поинтересовался у гардеробщика:

– Каковы сборы, папаша?

Тот сначала хотел было обидеться на такое фамильярное обращение, но потом, видимо, подумал, что интерес этого ферта может быть непраздным, а потому решил ответить на его вопрос:

– Сборы, молодой человек, зимой! А сейчас лишь дополнения к ним. Вот если вдруг какая-нибудь столичная труппа нечаянно заглянет в наш провинциальный дом Мельпомены, вот тогда!.. Но ждать большего, пренебрегая малым, непозволительная роскошь для нашего брата-актёра.

– Ха, как я понимаю, вы из бывших? Я имею в виду сцену? – несколько развязно спросил Антоник.

– Да, но во мне по-прежнему живет дух лицедейства! – старый актер, встав в трагическую позу, вдруг продекламировал:

Старый артист, волшебник огня,

Раньше на сцене творил чудеса,

Зал восторгался, ревела толпа,