– Поверьте, что жить с чужим именем, тем более с русским, не самое приятное для истинного арийца, всё-таки моё собственное звучит куда как весомее: Ульрих Свен фон Кох, потомок барона Адальберта Венделя фон Форбека! Правда, солдата, у которого пришлось позаимствовать документы, я не убивал, это сделал другой. Я лишь узнал, есть ли у того родственники, которые могли бы стать мне помехой. Так что, выбора у меня не было, что досталось, тем и воспользовался. Если бы моя дорогая тётушка Клотильда, свихнувшись на любви к русскому мужику, не уехала в Россию, а тот не завладел бы нашими семейными ценностями, поверьте, я бы и на фронт вряд ли попал. Но опыт войны оказался не лишним, тем более для меня, как для доктора медицины.
Дубовик не смотрел в сторону фон Коха, и Лопахин понимал, что тот едва сдерживается, чтобы не сорваться и не наговорить грубостей этому циничному нацисту.
– Итак, мои доводы вам понятны? Ну, а устроиться в городе мне помогла русская разведчица – мадам Полякова. Как же вовремя мне в руки попала газета с её фото! – фон Кох весело рассмеялся, поглядывая на своих собеседников и как бы приглашая разделить его радость. – В штаб на допрос приводят плененную разведчицу, кстати, тяжелораненую, а на столе штурмбанфюрера лежит русская газета с хвалебной статьей об этой женщине, и что я ещё узнаю? Оказывается, она живет в городе, занятым нашими войсками, именно там, откуда в эвакуацию увезли ценности моей семьи, и, самое главное, Полякова имеет внука. Это был царский подарок для меня! О, как я сыграл на её чувствах! Несколько уколов, зашитая грамотно рана – и мадам готова к позированию у камеры нашего фотографа за накрытым столом в объятьях немецких офицеров. Она и бумагу о сотрудничестве подписала не глядя! Всё-таки, доктор Зигмунд Рашер был гениальным! Инъекции его препаратов совершали чудеса со строптивыми. Вот так она и стала послушным орудием в моих руках. Можете считать меня циником, но в борьбе за место под солнцем все средства хороши.
– Давайте без ваших грязных аллюзий! – строго произнес Лопахин.
Фон Кох усмехнулся:
– Мне понятны ваши неприятия моих просвещенных взглядов. Но вы люди военные, и сумеете сдерживать свои негативные эмоции. Ведь я вам ещё не всё поведал. Ммм… Впрочем, о чем ещё говорить? Я надеюсь, мне вернут мои личные вещи?
– А что вы подразумеваете под определением «личные»? – генерал вдруг понял, что фон Кох не догадывается о том, что им известно гораздо больше о его преступлениях, и надеется на снисхождение.
– Разумеется, меня мало интересуют шнурки от ботинок и ремень, да и часы не стоят внимания, – фон Кох подался вперед и раздельно произнес: – Коллекция, генерал, коллекция! Вы очень ловко надули меня с формой гауптштурфюрера! И я, было, решил, что вы нашли место, где я хранил все свои ценности, а вы просто пошли по моим следам, воспользовавшись моим эксцентричным поступком. Да-а, автор этого спектакля – психолог! Я бы не прочь с ним познакомиться! Признаю, он меня обыграл!
Лопахин с гордостью кивнул в сторону, сидевшего чуть поодаль от стола, Дубовика:
– Прошу! Подполковник КГБ Дубовик! Удовлетворены?
Фон Кох, развернувшись всем телом к «автору», захлопал в ладоши:
– Браво! «
Дубовик отвернулся к окну и, будто говоря сам с собой, произнес:
– «
– Сражен! Видимо, пикироваться с вами опасно! Но… как будоражит кровь! – фон Кох, напустив вновь на себя равнодушие, повернулся к генералу:
– Так что же с моими вещами?
– Вы, по-видимому, не совсем понимаете, что вас ожидает? Зачем вам эта коллекция теперь? Провести магический обряд? Где? В застенках Лубянки? Думаю, что даже ваше избавление от болезни теперь уже не имеет никакого значения в вашей дальнейшей судьбе, – Лопахин говорил негромко, проговаривая четко каждое слово, пытаясь дать возможность арестованному прочувствовать всю серьёзность его положения.
Но фон Кох вновь весело и громко расхохотался: