Не буди дьявола

– Оказался в университете? Очень просто. В гуще этой разболтанной психики скрывается запредельное ай-кью. А запредельное ай-кью плюс социально неблагополучное детство плюс финансы на нуле – это волшебная формула стипендии. Поступив в университет, Роберт преуспел в актерском мастерстве и заработал разные оценки, от приличных до отвратных, по другим предметам. Говорят, он прирожденный актер. Красив, как кинозвезда, очень артистичен, где надо включает обаяние, хотя вообще-то скрытен. Недавно поменял фамилию обратно, с Миза на Монтегю. Несколько месяцев, как ты знаешь, сожительствовал с крошкой Кимми. Похоже, ничем хорошим это не кончилось. Сейчас живет один в съемной трешке в общем викторианском доме на тихой улочке в Сиракьюсе. Источники средств на съемную квартиру, машину и другие внеуниверситетские расходы неизвестны.

– Он где-то работает?

– Про это ничего не понятно. Пока вот так. Если еще какое дерьмо всплывет, я тебе его подкину.

– Я перед тобой в долгу.

– Вот именно.

Сознание Гурни было настолько переполнено разрозненными фактами, что, когда вечером за кофе Мадлен сказала, какой красивый был закат час назад, он никакого заката не вспомнил. Вместо заката у него перед глазами были неутешительные образы – люди, события…

Пекарь, похожий на Шалтая-Болтая и не желающий называть жертвой свою всемогущую мать. Мать, которая “не церемонилась, наступала на больные мозоли”. Гурни гадал: знает ли пекарь про мамино ухо на кусте сумаха, про оторванную мочку с бриллиантовой сережкой?

Пол Меллани – человек, чей отец отдал все свои деньги, а значит, и всю свою любовь другим. Человек, для которого работа потеряла смысл, жизнь потускнела, человек, чьи мысли безрадостны и унылы, чья речь, манеры, безжизненный офис – как записка самоубийцы.

Боже… а вдруг…

Мадлен, сидевшая напротив, смотрела на него.

– Что случилось?

– Я просто подумал об одном человеке, у которого мы с Ким были сегодня.

– Расскажи.

– Я пытаюсь вспомнить, что он говорил. Он казался… совсем в депрессии.

Взгляд Мадлен стал внимательней.

– Что он говорил?

– Я как раз пытаюсь вспомнить. С ходу вспоминается одна фраза. До этого он сказал, что у него умерла сестра. А потом добавил: “Умереть не так уж плохо”. Что-то в этом роде.

– Более прямо он не говорил? Не говорил ни о каких намерениях?

– Нет. Просто… ощущение тяжести… будто нет… не знаю.

Мадлен словно бы ощутила боль.

– Тот пациент у вас в клинике, который покончил с собой, – он говорил прямо?..

– Нет, конечно, нет, иначе его перевели бы в психиатрию. Но в нем определенно была эта… тяжесть. Мрачность, безнадежность.

Гурни вздохнул:

– К сожалению, не важно, что мы думаем о чужих намерениях. Важно только, что о своих намерениях говорят они сами. – Он нахмурился. – Но я хочу кое-что выяснить. Ради собственного спокойствия.

Он взял с буфета телефон и набрал номер Хардвика. Абонент не отвечал. Гурни оставил сообщение:

– Джек, я хочу увеличить свой неоплатный долг и опять попросить тебя о крохотной услуге. В округе Орандж есть один бухгалтер по имени Пол Меллани. Приходится сыном Бруно Меллани, первой жертве Доброго Пастыря. Надо бы узнать, не оформлено ли на него оружие. Я о нем беспокоюсь и хочу понять, стоит ли бить тревогу. Спасибо.

Он снова сел за стол и машинально положил в кофе третью ложку сахара.

– Чем слаще, тем лучше? – улыбнулась Мадлен.

Он пожал плечами, медленно помешивая кофе.

Мадлен слегка склонила голову набок и посмотрела на него тем взглядом, который раньше его настораживал, а в последние годы стал нравиться – не потому, что он понимал, о чем она думает и к каким выводам приходит, а потому, что считал этот взгляд выражением ее любви. Спрашивать, о чем она думает, было так же бессмысленно, как просить ее дать определение их отношениям. Тому, что делает отношения драгоценными, никогда нельзя дать определения.

Обхватив кружку ладонями, Мадлен поднесла ее к губам, отхлебнула, аккуратно поставила на стол.

– Ты… ты не хочешь рассказать поподробнее, что у вас там происходит?

Почему-то этот вопрос его удивил:

– Ты правда хочешь знать?

– Конечно.

– Там много всего.

– Я слушаю.

– Хорошо. Но помни, ты сама попросила. Он откинулся на стуле и следующие двадцать пять минут проговорил почти без перерыва. Он рассказал обо всем подряд – от показательной стрельбы Роберты Роткер до скелета на воротах у Макса Клинтера, – не пытаясь расположить факты в какой-либо последовательности, отделить важное от неважного и отредактировать свой рассказ. Он говорил и сам дивился, с каким количеством необычных характеров, странных совпадений, зловещих загадок столкнулся за эти дни.

– Ну и наконец, – заключил он, – не будем забывать про амбар.

– Да, про амбар. – Интонации Мадлен стали жестче. – Ты думаешь, этот поджог связан со всем остальным?

– Думаю, да.

– И какой у тебя план?

Неприятный вопрос: он заставлял Гурни признать, что ничего, даже отдаленно похожего на план, у него не было.

– Пошуровать в потемках палкой, может, кто подаст голос, – сказал он. – Ну и может поджечь священную корову.

– А можно объяснить по-человечески?