Не говори, что лес пустой...

— Чем занимаются родители? — нарушил затянувшуюся паузу Давлят.

Иоганн не понял.

— Кто они? Где работают? — пояснил Давлят.

— Это… отьец бывал слесарь на завод.

— А теперь?

— Теперь есть инвалид, одна рука… Ранен английский бомба. Получает это… пенсион…

— Пенсию, — машинально поправил немца Давлят. — А мать?

— Мать работает на солдатски госпиталь. Повар.

— Отец не член партии?

— Вы какой партия говорить?

— Я говорю, конечно, о вашей партии, национал-социалистской, — сказал Давлят. — О коммунистической говорить не приходится.

— Нет, отьец ни та партия, ни эта. Но он говорит, что коммунисты Германии есть на это… иллегалитет…

— В подполье, — подсказал Давлят и спросил: — Откуда отец это знает?

— Бог его знает, — пожал Иоганн плечами.

— Ну, а ты сам как относишься к партии?

— Я не в политика. Меня дома малых-малых лет, — провел Иоганн ладонью чуть повыше травы, — учили не заниматься политика.

— А ты не только занялся, ты проявил свое определенное отношение к ней, — улыбнулся Давлят.

— Как так есть? — озадаченно спросил Иоганн.

— А так и есть. Если говоришь правду, значит, выступил против агрессивной политики своего фюрера и даже убрал с дороги двух его рьяных сторонников.

Иоганн, не зная, что ответить, прикусил нижнюю губу и лишь после долгого раздумья сказал:

— Я, господин лейтенант, это не понимает. Мой желание, чтобы быстрей кончался война и быть дома своим старикам.

— Но в чью пользу чтоб война окончилась, не скажешь?

— Я не знает, — тихо промолвил Иоганн. — Но я помнит, что отьец говорит, что победить русских не есть возможно.

Давляту эти слова пришлись по душе. Он посмотрел на Иоганна с симпатией и с неожиданной для того жалостливой теплотой в голосе сказал:

— Каша у тебя в мозгах, брат, — а потом, словно устыдившись этой теплоты, неожиданной и для себя, с вызовом повторил: — Каша! — и сердито прибавил: — Отец твой рассуждает по-умному, а ты болван!

— Господин лейтенант снова есть насмешничать?

— Да не насмехаюсь я над тобой, правду, как она есть, говорю. Слепой ты, понимаешь, слепой! Блинд! Но есть надежда, что эта война раскроет глаза таким, как ты…

Давлят хотел сказать еще про немецких коммунистов, однако вдруг один за другим прогрохотали три винтовочных выстрела, и он вскочил, весь напрягшись; вскочили разом бойцы, защелкали затворами.

— Тихо! — негромко сказал Давлят.

Стало слышно, как звенят над ближним болотом комары… квакнула лягушка… зашуршала над головой листва. На луну наплыла тучка… «Пить», — простонал раненый.

— Кто же стрелял? — вслух подумал Давлят.

Этот вопрос вертелся на языке у всех.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вдруг, как гром среди ясного неба, прозвучавшие в ночи выстрелы заставили Давлята вспомнить о необходимости выставлять посты боевого охранения. Мысленно обругав себя за допущенную халатность, которая могла бы обернуться трагедией, он тут же назначил наряды и, с минуту подумав, послал трех бойцов в ту сторону, откуда донеслись выстрелы.

— Разведайте все, что можно, — сказал им. — Даю два часа. Будьте осторожны.

Остальным велел спать.

Но бойцы успокоились не сразу, еще долго прислушивались к каждому шороху и каждому шелесту.

Давлят лег на прежнем месте, и тут усталость взяла свое, он мгновенно заснул.

Ему приснились жена и сын, они шли по склону высокой горы, усеянной кроваво-красными тюльпанами, шли не спеша, держась за руки, а он бежал за ними, задыхаясь и обливаясь потом, но не мог догнать. Ни Наталья, ни Султан не оборачивались на его зов. Он рассердился на них, хотел было повернуть назад, однако мысль: «А если что случится с ними на этой горе, кто им поможет?» — обожгла, как крапивой, и он припустил с новой силой.

Он увидел, как Наталья и Султан вдруг исчезли в зарослях тюльпанов, словно провалились в яму, и увидел, как над тем местом появился орел-стервятник, сделал два-три круга и, сложив крылья, ринулся вниз. В уши ударил душераздирающий вопль Натальи. Стервятник взлетел, держа в когтях что-то черное, что Наталья не выпускала из рук, и тогда хищник, бросив жертву, вцепился в нее.

«Помогите!.. Помогите!..» — кричала Наталья взвизгивающим голосом, и Давлят бежал изо всех сил, а ноги заплетались, наливались свинцовой тяжестью, он скользил, падал, вставал и снова бежал. «Ната, Наталья, не бойся, держись!» — закричал он и от этого крика проснулся. Сердце рвалось из груди.

— Плохой сон увидели? — спросил, склонившись над ним, Самеев.

— Не спрашивай… — сказал Давлят, садясь, и попросил пить.

Фляжку протянул Клим.

— От усталости снятся дурные сны, — утешающим тоном сказал он.

Давлят сделал несколько глотков — вода пахла тиной.

— Который час? — спросил он.

— Три, товарищ лейтенант, — ответил связист Петя Семенов.

Давлят, словно оправдываясь, сказал:

— Час всего спал…

— И то неспокойно, — заметил Самеев.

Давлят пробормотал, что теперь не до спокойных снов, и, встав, с хрустом в костях потянулся.

Потом он пошел проверять посты, взял с собой Петю Семенова. Глядя им вслед, Самеев вздохнул:

— Жену и сына, наверное, вспомнил… За судьбу их боится.

Самеев помолчал.

— Неужели бомбят и пассажирские поезда?