Не говори, что лес пустой...

Бесполезно, телефон молчал. Петя Семенов взял свою винтовку и отправился искать повреждение, но вернулся ни с чем, сообщив, что связь, очевидно, порвана на той стороне.

— На какой еще той стороне? — сорвавшись на злой, свистящий шепот, спросил Давлят. — Ты что паникуешь?

Петя растерянно заморгал.

И тут послышался далекий гул моторов; чем ближе, тем все отчетливее вплетался в этот гул железный лязг.

— Танки! — крикнул Давлят.

— Танки! Немецкие танки! — понеслось по окопам.

Они катили в два ряда, машины за машинами, люки на некоторых были откинуты, торчали над башнями головы в черных шлемофонах.

Рота ждала, когда откроют огонь, однако немцы словно и не думали стрелять из пушек и пулеметов, хотя уже не могли не видеть линию нашей обороны. Судя по всему, они решили взять на испуг, надеялись, что не выдержим, побежим, тогда и начнут расстреливать и давить.

Чувствуя, как закипает в нем ярость, Давлят с помощью Пети Семенова передал приказ бить по каждому приблизившемуся танку из всех видов оружия и забрасывать гранатами.

При первых же выстрелах немцы, мгновенно попрятавшись, задраили люки. Два головных танка вспыхнули, резко свернули в стороны, съехав в кюветы. Третий проскочил между ними, но тут же попал под метко брошенную гранату и, крутанувшись несколько раз на месте, встал поперек дороги. Остальные были вынуждены расползаться по полю как можно дальше друг от друга, потому что заговорила наша противотанковая артиллерия — это и была помощь, которую обещал комполка Тарасевич.

Артиллеристы подбили еще три танка, остальные все-таки прошли, поутюжив кое-где наши окопы и устремившись вперед, словно задерживаться им было некогда. Позиции роты оказались у них в тылу.

Давлят удивлялся, почему за танками не шла пехота. Уже улеглась пыль, а ни один вражеский солдат так и не показался. Не появились даже десантники, засевшие в ольшанике. Над полем боя снова воцарилась таинственная и грозная тишина.

Да, именно грозная, ибо каждый сознавал, что прошли еще далеко не через все испытания, уготованные этим первым днем войны.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Немцы разорвали нашу оборону на стыках между ротами, батальонами и полками. Связи не стало, и каждое подразделение оказалось предоставленным самому себе и либо сражалось, либо отступало, либо оставалось на своих позициях и прислушивалось, как бойцы Давлята, к гулу далекого боя.

Беспокоило, что бой шел у них за спиной, в тылу, самое меньшее — километрах в трех-четырех, но это же обстоятельство и успокаивало: значит, перехватили прорвавшиеся танки, значит, подошли резервы, значит, скоро, с часу на час, начнется неудержимое, как лавина, контрнаступление…

Однако когда легли на землю предвечерние тени, чудом пробравшийся связной командира батальона передал Давляту на словах горький приказ. Полк, оказывается, окружен превосходящими силами врага, лишился боевой слаженности, крепко потрепан, боеприпасы на исходе. Поэтому каждому подразделению необходимо действовать самостоятельно, сообразуясь с обстановкой, и выбираться из окружения, уходить на восток, на соединение с передовыми действующими частями армии.

— Это что, отступать? — вперил взор в связного Давлят.

Связной, голова и плечо которого были перевязаны грязными, почерневшими бинтами, без кровинки на бледном лице, с круглыми воспаленными глазами, мрачно сказал:

— Отступать. Приказ комполка. В противном случае, говорили, не миновать плена.

— Плена? — переспросил Давлят.

— Плена. А это, сказали, как измена родине. Лучше погибнуть в бою.

Да, Тарасевич мог сказать так, это, несомненно, его слова. Но приказ неожиданный, никак не укладывается в голове. Неужели положение действительно такое угрожающее, что приходится говорить о плене? Да и как, каким путем отступать, если вправду кругом немцы?

Давлят глянул на поле боя, где все еще дымились подбитые танки. Тот, который стоял с перебитыми гусеницами поперек дороги, медленно ворочал башней и порой выпускал снаряд из пушки или длинную пулеметную очередь. Уходить лучше всего лесом, но этот проклятый танк на пути, и конечно же поддержат его огнем уцелевшие десантники. А до полной темноты долго, кто знает, как все обернется, пока совсем стемнеет… Людей осталось меньше половины роты, взводные и командиры отделений почти все выбыли из строя, пулеметы разбиты, гранат мало, патроны на исходе. Если десантники навяжут бой, придется не сладко, поэтому надо атаковать самим, надо пробиваться!

Политрук Громов согласился с доводами Давлята. Он только спросил, как быть с ранеными. Давлят глянул на него удивленно:

— Ты что, думаешь — оставим?

— Думаю, как выносить, — ответил Громов.

— Значит, вопрос решен!