Не говори, что лес пустой...

— Время дорого, пани лейтенантша, — улыбнулся разом повеселевший Петро. — Что будем делать? Поедем или нет?

— Раз решили, значит, поедем. Но куда?

— К моей сестре, на застенку[27] Вербовичи. Это пятьдесят верст отсюда, в лесной стороне. Сестра там с дочкой Аленкой, аптекарь она. И Аленка аптекарь, обе…

— Мы не будем им в тягость?

— Были б — не вез бы, — коротко сказал Петро.

Они выехали чуть свет на подводе, которую дал вместе с лошадью колхоз, и, протрясясь целый день по ухабистым шляхам, гатям и пересыпям — дорогам, выстланным бревнами и посыпанным песком, — к ночи оказались в просторной, из нескольких комнат, избе, у высокой женщины лет пятидесяти.

Петро представил ей Наталью.

— Агния Астафьевна, — назвалась женщина и, поведя рукой, ласково прибавила: — Милости просим.

На голоса вышла девушка с заспанным лицом, обрамленным светло-соломенными волосами.

— Моя дочь Алена, — сказала Агния Астафьевна. — Вы располагайтесь, Наталья Максимовна, не стесняйтесь. Раз Петро привез вас сюда, значит, так было нужно. Здесь у нас тихо, мы не видали еще солдат, ни своих, ни чужих.

— И хорошо, если совсем не увидите, — усмехнулся Петро. — Укладывай гостью, намаялась…

Наталья валилась с ног от усталости, и слова долетали до ее слуха как бы издалека, в ответ она тупо улыбалась и только кивала головой. Лишь однажды произнесла слово — когда Алена забрала у нее сына и, осторожно, чтобы не разбудить, раздевая, спросила, как его звать.

— Султан, — сказала Наталья.

— Ого, какое громкое имя! — засмеялась Агния Астафьевна. — Красавец парень, не правда ль, Алена?

— Правда, — улыбнулась девушка. — Оставим его у себя.

— А ты не зарься на чужое добро, своих поскорей заимей, — ввернул Петро.

— Случая не было, дядя, — стрельнула в него лукавым взглядом Алена.

Она унесла Султана в свою горенку. Там же постелили и Наталье. Едва коснувшись подушки, Наталья заснула мертвым сном и проспала чуть ли не до полудня.

А Петро уехал на заре. Он сказал сестре:

— Если что понадобится, Агния, дай знать. Мы с тобой взялись за большое дело, ответственность на нас великая. Как-никак семья красного командира…

— Ты не агитируй меня, Петро, во всем разбираюсь, — остановила брата Агния Астафьевна.

Они обнялись и горячо расцеловались, чего прежде никогда не делали, во всяком случае на памяти Алены, которая выскочила проводить дядю, извинившись, что чуть не проспала, и укорив за то, что не разбудили.

— Береги гостей, — шепнул Петро, обнимая девушку.

Он взобрался на подводу, взял в крепкие руки вожжи и, причмокнув, тронул лошадь. Подвода затарахтела.

— Добрый путь, Петро! — сказала Агния Астафьевна; вместе с дочерью она простояла на пороге хаты до тех пор, пока подвода не скрылась из глаз.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вторую неделю шел отряд Давлята по глухим лесным тропинкам, болотцам, оврагам и косогорам, одному лишь проводнику  д з е д у  Юзефу ведомым путем, но цель по-прежнему была далека. В каком бы месте ни выходили к шоссе или к крупному населенному пункту, всюду видели только безмятежных немцев. Они ехали в танках с открытыми люками, тянулись длинными колоннами на грузовиках, мчались в легковушках и на мотоциклах, располагались в каменных домах и в бревенчатых избах, как у себя дома, обжирались мясом и салом, молоком, яйцами… Глядя на них, можно было подумать, что они уже победили.

Давлят с трудом подавлял терзавшие душу сомнения и страстное желание ввязаться в бой, чтобы взорвать обидное фашистское спокойствие, дать немцам почувствовать, что они рано возомнили себя хозяевами нашей земли.

Но вступить в бой он не мог — это грозило полной гибелью отряда. Патронов в запасе нет, только те, что остались в подсумках и карманах. Выход один: идти на восток. «Будем идти столько, сколько надо, пока не выйдем к своим», — стиснув зубы, говорил Давлят себе и велел продолжать путь.

Каждый день движения стоил отряду неимоверных усилий и давался все труднее и тяжелее. Кончалась еда — сухари, концентраты, консервы. Но это была еще не самая большая беда — подкреплялись ягодами и кореньями. Хуже было, что стали умирать раненые. Первым умер Кружков, тот самый раненный в голову боец, который просил пристрелить его, а наутро скончался другой, с перебитой рукой и изувеченной ногой. Кто-то предложил оставить остальных в ближайшем селе, но Давлят сказал:

— Нет.

— Почему?

— Товарищей не оставим.

Если бы Давлят был уверен, что с ранеными ничего не случится, — немцы не тронут их, — он конечно же последовал бы совету. Но Давлят не был уверен, и уже под вечер сбылись его самые худшие опасения…

Под вечер отряд встал на привал. Неподалеку находилось маленькое село Калиничи, жители которого, как оказалось, прятали в своих хатах несколько тяжело раненных бойцов и младших командиров. Гитлеровцы пронюхали об этом. Нагрянув в село, они погнали и раненых, и тех, кто их прятал, в лощину на окраине, чтобы расстрелять. Это увидела Августина, внучка старого Юзефа, которая пошла по просьбе Давлята в разведку. Припустив со всех ног назад, дрожа от ужаса и задыхаясь от бега, она сказала о предстоящей расправе Давляту.