Не стирайте поцелуи. Книга 2

– Лея…

Я поднимаю на него глаза – он какой-то дёрганый весь. Не дёрганый, а дребезжащий, как посудный шкаф во время землетрясения. Совсем не пойму, что это с ним такое происходит. И он уже не сидит, а стоит, уперев спину в бортик кухонного островка. Между нами расстояние – он его немного увеличил.

– Тот чемодан в спальне… куда всё-таки ты собирался? – пытаюсь начать за него и помочь высказаться.

– К тебе, за тобой.

– Почему именно сейчас?

– Тебе нужно было время, чтобы принять… меня… и всё, что случилось.

Мне нечего на это ответить, поэтому молча киваю: да, он прав. За год, что мы не виделись, вся горечь и кислота внутри меня испарились. А вместе с ними и обиды.

– Я ждал и… уже устал ждать. Подумал… – нервно закусывает губу и опускает взгляд на стол, на тарелочку с овощами. – Подумал, поздравлю тебя с Днём Рождения, а там – будь что будет. Как-нибудь закрутится…

Улыбается теперь. Но недолго. Вмиг его улыбка слетает, и руки, непоседливые руки, нервно проводят ладонями по лицу.

– Лея… – снова начинает, и видно, что собирается с духом что-то мне сказать.

– Да?

Я никуда не тороплюсь, как он. Сижу себе спокойно, дышу размеренно, глаз с него не свожу – жду, пока разродится.

– Когда тебя не было… – начинает и сразу запинается. – Когда ты уехала, из клиники позвонили. Я сказал, что твой муж. И они просили передать тебе… тебе передать, что нужно повторно пройти УЗИ… после… после чистки.

И вот здесь самая долгая пауза, потому что губы его сковало так, что он не в состоянии разжать рот и произнести то, что дальше собирался сказать. Дышит слишком часто, и я уже начинаю беспокоиться, как бы это не приступ какой-нибудь панической атаки.

– Я спросил: «После какой чистки?», – находит в себе силы, наконец. – Мне ответили… «Выскабливание по поводу самопроизвольного выкидыша на восьминедельном сроке».

Вдох, выдох, вдох, выдох.

Мне кажется, что смотреть сейчас мне в глаза ему физически больно. Эта боль у него не только в зрачках и радужках, в микроскопических кровоизлияниях, но и в мозгу, поэтому они такие красные. Поэтому у него иногда подрагивают веки. Видно, что удерживать мой взгляд стоит ему усилий, но он не сдаётся – смотрит.

– Ты мне ничего не сказала…

Боже… это похоже на то, как приговорённый добровольно кладёт голову на плаху и приподнимает волосы, чтобы не мешали палачу. Но палачу ничто уже не может помешать.

– Я пыталась. Даже добыла твой номер и звонила. Несколько раз. Но ты, наверное, был очень занят. Отключил телефон.

И вот тут он сдаётся: сжимает всей ладонью своё лицо. Просто скомкивает его, как листок бумаги с неудачным рисунком. Сейчас в шар сомнёт и в мусор вышвырнет.

У меня в сердце колет на это смотреть. Не должно человеку быть так больно от собственных поступков. Я знаю, хорошо знаю, что это просто так всё совпало. Иначе он никогда бы не допустил. Он не знал. Он просто не знал, что нельзя еду оставлять снаружи.

– Ты поэтому меня так рьяно разыскивал? – спрашиваю мягко-мягко. Голосом обнимаю его.

Он слышит меня и приходит в себя. Глаза теперь не только красные, а блестят, как будто слезятся. А вот во рту пересохло, и он старается эту сухость проглотить, но не выходит, поэтому просто облизывает губы. И это не помогает, они всё равно онемевшие.

– Нет, – наконец, отвечает.

– Зачем тогда?

Лео отталкивается от столешницы, приближается ко мне и упирается лбом в мой лоб. Вначале так, а чуть позже обнимает ладонями моё лицо и вжимает наши лбы ещё сильнее. Хочет, чтобы прочитала его мысли.

– Ладно тебе, – говорю ему. – Если тебя это так сильно беспокоит, считай, мы квиты.

– Квиты?

Он, как мячик, отскакивает. Прямо на шаг в сторону отступает.

– Ну… ты же остался один в первый день после операции… голодный и без обезболивающих.

Он снова хватается за лицо прежде, чем я успеваю договорить. Так сжимает свою переносицу, будто это поможет стереть все наши плохие поступки.

– Лея, – наконец, убирает руку, – ты не железная. Нельзя всегда всё сводить балансами. Нет их в реальной жизни, понимаешь? И никогда не было! Всегда где-то больше, а где-то меньше. И ты не можешь всю жизнь рассчитывать только на себя! Кто-то должен заботиться о тебе! Тебе нужно позволить кому-нибудь испытывать боль за тебя, стыд перед тобой! Вину перед тобой!

Можно подумать, кто-то сильно рвался обо мне заботиться.

– Кому-нибудь? – уточняю.

– Мне! Мне ты могла бы говорить по утрам, что живот болит! Что плохо себя чувствуешь, поэтому было бы здорово, если бы я оторвал от кресла задницу и отвёз тебя на машине, и ты не тряслась час в автобусе и ещё час на скайтрейне к чёртовому клиенту!

– Я сказала тебе: «Мне плохо, не уезжай». Ты ответил: «Я в это не верю».

– Ты должна была мне, МНЕ! сказать, что у тебя проблемы, и со всей серьёзностью, чтобы я знал! Знал, что у меня нет чёртовой вечности!

От удара его ладони по столешнице я аж подпрыгиваю. У Лео глаза расширяются – он испугался сам того, что сделал, и видно, что жалеет, только «извини» не говорит. Он редко произносит это слово.