[НЕ]ВЕРНОСТЬ. Что делать, когда не знаешь, что делать

Точнее, я успела произнести только «рада вас видеть, господин», и поезд лихо заложил петлю, отчего я так же лихо опрокинула все содержимое своей кружки на господина Вронского. Раздалось радостное улюлюканье ребят. В мой адрес со всех сторон полетели всевозможные шутки на тему трезвости и криворукости, а голубоглазый улыбнулся и спокойно сказал:

– Спасибо, что не кипяток. – Он провел всей пятерней по распластанному чайному пятну на своей груди. – Давай свою кружку, я тебе новый чай сделаю. Черный, верно?

Я молча кивнула головой и смущенно улыбнулась.

– У нее муж есть вообще-то, – с напускной возмущенностью откуда-то с нижней полки выкрикнула ему вслед Анька и расхохоталась.

– Анют, без тебя разберемся! – не оборачиваясь, крикнул голубоглазый, направляясь к титану за кипятком.

– Наташ, садись к нам, – засуетилась Эля, стараясь подвинуться, хотя двигаться уже было решительно некуда. Но, к моему удивлению, люди, которых подвинула Эля, радостно и нетрезво закивали головами, мол, конечно, садись к нам.

– Да я постою, – сказала я, украдкой глядя вслед удаляющемуся Вронскому. – Мне отсюда всех вас виднее.

– Да мы все понимаем, Натах, че тебе там виднее! Кстати, хватит на Леху залипать, он ващет к своей девушке в Питер едет. – Анька, похоже, знала вообще все обо всех.

– Да мне наплевать на вашего Леху и на девушек его, – почему-то в тот момент стало очень обидно, что у Вронского есть девушка. Парадоксально, но тот факт, что у меня есть муж, меня совершенно не напрягал. Ну, а с чего этот факт меня должен напрягать, если я ничего плохого не делаю.

«А что такого-то, – говорила я сама себе, – просто вслед человеку посмотрела. Я же не изменяю мужу. И не собираюсь. У меня и ноги небритые. Как я буду изменять с небритыми ногами? С небритыми нельзя, с небритыми стыдно…»

– Держи свой чай, – голубоглазый протянул дымящуюся кружку. – Осторожно, на этот раз он очень горячий.

– Очень горячий, – зачем-то повторила я, глядя на его мокрую футболку. – Кстати, красивое пятно получилось, как будто логотип Бэтмана.

– Подожди, Каренина, успеешь еще постебаться надо мной, – деловито отозвался он, мягко отодвигая меня в сторону. – Сань, кинь мне футболку, она в сумке, под столом.

Саня, с сожалением отставив стакан пива, полез вниз, попутно ударившись о край стола головой. Вся компания опять начала улюлюкать и неистово ржать. Полетели шутки, что «было бы что-то в голове, получил бы сотрясение». Я стояла в проходе и, как и все, смотрела на бедного Саню, мыкающегося в поисках футболки. Вронский, видимо, решив, что на него никто не смотрит, стянул с себя мокрую футболку и ждал. Я знала, что у женщин хорошо развито периферическое зрение, но чтоб настолько хорошо, никогда не догадывалась. Я смотрела вперед, прямо перед собой. Но все, что я видела, это обнаженный мужской торс слева от меня. И безупречные плечи. И татуировку на груди слева. Якорь какой-то, что ли…

– Я на флоте служил, – зачем-то объяснил голубоглазый и прикоснулся пальцами к татуировке.

– Да мне вообще без разницы, – грубо ответила я.

Это у меня в характере: чем больше я нервничаю, тем сильнее начинаю грубить человеку. Поэтому, если я вас ни с того ни с сего послала в общеизвестном направлении, будьте уверены, я в вас просто влюблена, но стараюсь эту влюбленность в себе заглушить. Я перевела взгляд в противоположную сторону и наткнулась на Анькино лицо. Она с усмешкой смотрела на меня и вдруг произнесла:

– Давно такое не видела, ага?

Я залилась краской.

– Видала и получше, – холодно бросила я фразу, хотя не могла вспомнить, когда я видала что-то получше. – У меня вообще-то есть муж. И у моего мужа тоже есть туловище.

– Туловище – это которое на диване лежит, а у меня – тело, – насмешливо уточнил Вронский и натянул футболку, которую Саня наконец-то нашел.

– Тело – это то, что в багажнике везут в лес за оскорбительные шутки про моего мужа, – отчеканила я. Компашка загоготала с неистовой силой, а голубоглазый наклонился ко мне и прошептал: «Надеюсь, он того стоит». И вся тусовка вновь ударилась в песни ДДТ и Чижа. Мы пили и пели. И разговаривали, и смеялись, и шутили шутки. А Анька хитро на меня поглядывала и иногда подкалывала:

– Подсядь к нему. Все, что было в Питере, остается в Питере.

– Мы еще не в Питере. Мы в какой-нибудь Костроме, – пыталась урезонить ее я, всматриваясь в ночной пейзаж за окном поезда.

– Тем более! Все, что было в Костроме, остается в Костроме, – продолжала гнуть свою линию Анька.

– Ань, уймись уже, – зашипела вдруг Эля. – Измена – это смертный грех.

– Смертная тоска – вот это реально грех, – отмахнулась Анька и, повернувшись ко мне, произнесла: – А ты когда-нибудь изменяла своему мужу?

– Кстати, у Наташки муж прям нереально крутой! – вдруг громко произнесла Эля весьма некстати. – Он нам всегда помогает. В прошлый раз у нас прям завал был по сценарию, он видеоролик сделал за одну ночь. Вообще золотой человек!