Не властью единой

– Эйнар, а ну-ка, постой. Давай-ка сюда котомочку…

Воин молча исполнил приказ. Подмигнув Мише, Рогволд развязал мешок… и высыпал к костру какой-то железный хлам. Помятые ведра, что ли…

Подмигнул, глянул на сгоравшую от любопытства Добровою:

– А ну-ка, дровишек подкинь!

Вспыхнувшее пламя отразилось в тусклом железе желтыми приглушенными сполохами…

– Это вот – персидский шлем, – усмехнувшись, варяг взял в руки коническое «ведро». – Такой каждый богатый лях мечтает иметь… и имеет. Видишь, тут вот заклепки, втулка для перьев… Обычно золотым листом все оттягивалось… Тут вот – медный…

– Помятый он какой-то, – подозрительно протянул Михаил.

Ладожанин сверкнул глазами:

– Так и хорошо! Ясно, почему не забрали, бросили… Тут вот еще панцирь кожаный… на бляшках чего написано?

– Крков, – тут же прочла Войша. – И зверь какой-то… Дракон!

– Правильно! Краков – это столица ляшская. А герб его – дракон. Кольчужку эту и шлем мы на одного из ваших убитых наденем. А ну-ка, давайте, парни! Хватит бездельничать – светает уже.

В призрачном утреннем свете люди Рогволда Ладожанина яро взялись за дело. Перво-наперво разложили вокруг костра трупы. В какой-то еще дополнительно всадили стрелу, другим же добавили раны – безжалостно покромсали мечом. Тот, что в кольчуге и шлеме, утащили ближе к реке и аккуратно положили в воду, на мели, в песочек – чтоб не уплыл.

– Так! – любуясь сотворенным, Рогволд довольно потер руки. – Теперь – ладья. Миш, дружище! Откуда видно, что эта ладейка именно из Турова?

– Так там надпись же! Ну, на корме… «Людоты крмчего»… Как-то так.

– А! Так ты ж ее у Людоты нанял. Славно, славно! Людота, если что, подтвердит… Так, парни! Давайте-ка, порубите ладейку… Но не сильно. Чтоб можно было опознать… и чтоб с реки видно. Да и Людота потом заберет, подлатает…

Так все и сделали. Порубили ладью, кое-что пожгли, разбросали стрелы – такое впечатление: ну точно, была схватка. Короткая, но ожесточенная, с убитыми. Нападавшие быстро убрались – даже не забрали своего. Видать, спугнул кто-то… небольшая шайка была. Точно – ляхи, больше некому.

Перед тем как проститься с ушлым варягом, Михайла написал послание в Царьград. На бересте накарябал – уж что было! Другу своему написал, следователю Демиду Евпатору, – чтобы хоть какое-то официальное лицо подтвердило, что в указанное время Михаил был именно в Царьграде, а не в Изяславле с кем-то там сговаривался! Рогволд обещался отправить письмо с первым же караваном из Киева… Тогда осенью уже может быть ответ.

– Осенью… – Миша зябко поежился. – Вот хорошо бы…

Ладожская ладья «Огненный конь» к самому берегу не подходила – мелко. Варяги так и пошли по колено в воде… как в старой сказке – «и с ними дядька их морской»! Забравшись на борт, Рогволд обернулся, помахал на прощанье.

– Осенью свидимся, Миша! А бог даст, и раньше. Как пойдет.

– Куда пойдет? Кто?

Налетевший ветер уносил слова, трепал короткий плащ Гориславы. Девчонка стояла на корме и тоже махала рукою.

Встрепенулись весла. Разом упали в воду… дернулись… Красивый и быстрый корабль, словно живой, развернулся и величаво поплыл вниз по реке, скрываясь за близкой излучиной.

– Ну, что ж, – осматривая своих, тихо промолвил сотник. – Вот и сладили все. Теперь, други мои, нам осталось одно – стать невидимками. Не хуже лешаков, в самом прямом смысле.

Род Горынки Коваля завсегда занимался ножами, оттого и прозвище. Коваль – кузнец, от слова «ковать». Так-то оно так, да ведь кузнецы разные бывали! У каждого – свое. Одни из болота руду добывают, железо плавят, куют – получается «крица». Другие эту крицу еще несколько раз прокуют-переплавят, и выйдет «уклад» – это уже куда крепче крицы, это уже почти сталь. Третьи эти крицы да уклады покупают – и всякое из них производят, куют. Кто подковы, кто замки, кто ножи да мечи, а кто и проволоку для кольчуги вытягивает.

Так что, если уж по правде сказать, не просто Ковалями надо было Горынкиным зваться, а Ножевыми или хотя бы Кинжаловыми. Ну, да уж как прозвали, так и прозвали, как пристанет прозвище – по всей округе так и зовут.

Вот вроде бы и неплохое дело – ножи: нож – он всякому в хозяйстве нужен, он у любого если не на поясе, так в сапоге. Он и в работе, он на пиру – мясо да хлеб порезать, он и от зверя дикого защитит, и – при нужде – от лихой людины. Нож не кинжал, он всем нужен, кинжал же – иное дело, то – кровь.

Так вот, делали Ковали ножи – на загляденье! Сначала стальную основу выковывали, к ней железные кромки приваривали, с таким расчетом, чтобы по мере использования кромки бы потихоньку снашивались и нож сам собой вострел. Возни много, да, но ведь и вещь какая – штучная! Цены такой вещи нет, прямо сказать – дорого. И работа не простая, и материал недешев. Пуще – работа, чем материал.