Собеседник махнул рукой:
– Было когда-то много, а нынче… После мора-то – какое там! Раз-два и обчелся. Но хозяйство держат, да, – коровы, козы… Как же без этого?
– Ну да, ну да, – задумчиво помычав, Михайла вскинул глаза. – А какая она из себя эта Светозара-Зарка?
– Красивая! – не задумываясь, отозвался Коваль. – Волос темен, черна бровь, глаза… как воды в Гнилом ручье – бурые.
– Может, карие? Как у Ермила нашего?
– Ну, так я ж, господине, и говорю – карие. Однако смотришь – в ленте коса красная… потом оп – синяя… или какая другая. Значит, парня сменила. От так…
– Та-ак… – сотник поскреб затылок. – Давай теперь о вдовице.
Вдовица Костомара, по словам кузнеца, моральным своим обликом (вернее, аморальным) ничуть не уступала, правда, при всем при этом была в своем праве. Кто ей запретит-то? Вдова, в отличие от всех прочих женщин, полноправный член общества. Никому не принадлежит – ни семье, ни мужу, сама по себе. Имеет права и сделки имущественные заключать, и землицей владеть, и людишками – холопами да челядью.
После мора и гибели старших мужиков Костомара сама являлась главой рода, причем не особо-то и захудалого. С десяток снаряженных ратников выставить могли на раз – и боярин Журавль, и Тороп-староста, и покойный дядько Медведь с Костомарой завсегда считались.
Уж конечно, если рассуждать категориями бандитов и ментов из все того же фильма «Место встречи изменить нельзя», то именно у Костомары у Илмара и было лежбище, так сказать – любовь с интересом. Все остальные его «полюбовницы» – глупые малолетки, с которыми миловаться-то хорошо, однако вот насчет покровительства – проблематично весьма. К юным-то девкам у Илмара интерес один, а вот вдовушка – совсем иное дело.
– Ведь так? – Миша все же высказал свои мысли вслух.
– Не так! – мотнула головой Добровоя. – Совсем не так, господине.
Сотник удивленно посмотрел на девчонку:
– А ты-то откуда знаешь? Чай, не местная.
– Я не знаю. Я – думаю.
– Думает она… мыслитель роденовский… Ладно, не обижайся! Говори, что надумала.
– Костомара – сама всеми командовать привыкла, – чуть сконфуженно пояснила девушка. – И этого Илмара в случае чего – запросто сдаст. Тут ведь не она у него в игрушках, а он у нее. Так ведь, Горынко?
– Так, – кузнец сухо кивнул. – Костомара – женщина властная. Людишек своих в кулаке держит.
– Значит, тогда – Зарка? – приняв решение, сотник потер руки. – Хорошо. Чуть отдохнем, да прямо к ней и двинем. Друже Коваль! Снова с нами пойдешь. Покажешь, где этот чертов Гнилой ручей.
– Скорей уж – Заручевье.
В Заручевье Михайла прихватил с собой все тех же – Добровою и Горынку Коваля. Горынку – в качестве проводника, а Добровоя пригодилась бы для «девичьих» бесед. Вон у нее как ловко с юными ягодницами-то вышло! Кроме того, сотник прихватил и лучшего своего стрелка – Вячко. Так, на всякий случай. Все остальные должны были дожидаться на выселках, или – как именовал Миша – «на базе».
Шли быстро, проводник знал здешние места очень даже неплохо. Все ж родина, что уж тут говорить. Вообще, без Горынки ватажке пришлось бы действовать в куда более сложных условиях – все самим! Конечно, справились бы, но гораздо медленнее все бы вышло. На чужой-то земле.
Через пару часов шедший впереди кузнец остановился перед каменистым, почти пересохшим руслом, полным коричневой грязи и острых камней.
– Ну, вот он – Гнилой ручей. Там вон, слева, – на пастбище тропка. А там, – Горынко показал рукой, – к усадьбе.
– Так, говоришь, эта Светозара-Зарка самолично коз пасет?
– Так, господине, больше у них и некому. Народу-то мало – при деле все.
– Собаки?
– Вряд ли. Волки там не ходят. Места пустынные – дичи почти нет.
– Ладно. Поглядим…
Добровоя хмыкнула:
– Так мы на пастбище, что ли?
– Ну да…
– Там верно, щалашик какой должен быть.
Он там и был. Шалаш, даже скорее – целая будка из косо поставленных жердей, крытых от дождя лапником и соломой. Была бы собака – давно бы учуяла незваных гостей, выскочила бы с лаем… Однако нет. Прав оказался Горынко. Ну, ему лучше знать – местный. Вообще-то, если б собака… если б заметили, легенда оставалась прежней: кузнечный подмастерье с сестрицей хотел наняться на кузницу Коваля, да вот беда, кузницы-то уже и не было. Хорошо хоть, кузнеца встретил – Господь помог.
– Да, собаки нет… – Миша осторожно выглянул из ореховых зарослей… и тут же обернулся, приложив палец к губам. – Тсс!
Из будки-шалаша доносились какие-то звуки… Шлепки, стоны… истошный девичий визг!
– Пытают, что ли, кого? – удивилась Воя. – Поглядим?
Сотник кивнул:
– Ну, раз уж явились… Вячко! Найди-ко позицию.
– Так, господин сотник, нашел уж, – пряча улыбку, парень снял с плеча самострел. Хороший, дальнобойный, с прицелом. – Вон тот дуб. С него – как ладони.
– Хорошо. Вы пока ждите…
Михайла осторожно подобрался к шалашу. Сначала – кусточками – шел, а затем и пополз, прячась в высоких стеблях таволги и рвущихся к небу цветов: одуванчиков, лютиков, черноголовки…