Не забудьте выключить телевизор

— Не могу, — сказал Русинский. — Я ничего не вижу.

— Да неужели? — усмехнулся Дед.

— Ну, я вижу то, что и другие видят.

— И что это?

Русинский поглядел вокруг, пожал плечами.

— Луна… Весна… Все спят кругом…

— Потрясающе, — хмыкнул Дед. — Ты в Китае не был? А то, знаешь, был у них один поэт… Нет, не как китайский летчик, у них полным-полно поэтов, больше чем у нас, но ты сейчас его слова повторил.

— Я никого не повторял, — бросил Русинский.

— Да, да… — на выдохе прошептал Дед. — «Неподвижный туман. Луна. Весна. Сон» — стихотворение японского поэта Микаи Киорая.

— Я одного понять не могу, — снова возник Русинский, боясь показаться навязчивым и прекрасно понимая, что он слишком навязчив. — Зачем все это? Вот мы бегаем за Тварями, которые зло, и значит, мы добро? Кто мы?

— Не знаю, — бросил Дед. — Ни то, ни другое, ни третье. Потому что нет ни света, ни тьмы, серости даже нет. Все только мысли, а что такое мысль?.. Мы — все это. Выбрось «я» из головы.

Сзади послышался голос: кто-то звал их к костру. Не сказав больше ни слова, они втоптали окурки в серое крошево и направились в центр поляны.

* * *

Магистр вышел немного вперед.

— Братья и сестры! — негромко и твердо произнес он. — Собрались мы сегодня по такому случаю, что не хотел говорить сначала о делах. Но обстановка очень серьезная, так что простите, если что не так…

На завтрашнюю ночь Твари наметили удар по Моронскому дацану. Они верят в астрологию и считают, что завтра у них удачный день. Сами знаете, у них в Мороне стратегический интерес. Это крупнейший дацан в нашем регионе, опорная точка на всем пространстве Центральной Сибири, не говоря же о вкладе дацана в дело спасения живых существ. Там очень сильные ребята. Но сейчас их мало. Если Морон будет взят, в нашей линии возникнет огромная брешь. Впервые за семьдесят лет Твари готовы перейти Урал и ударить в самый центр Золотого круга Евразии, в сердце нашей обороны. Потому собраны лучшие силы с обеих сторон.

Нам противостоит отборная Серебряная дивизия. Руководит операцией лично барон де Фронтер, наместник Европы и проконсул Северной Америки. Вы помните события прошлых лет; это серьезный противник. С нашей стороны будут все: ребята из Питера, Суздаля, Твери, Новосибирска, Екатеринбурга, Абакана, Иркутска, Красноярска, Омска, Томска, гвардейские эскадроны из Читы, Улан-Удэ и Внутренней Монголии.

Раздался одобрительный гул. Магистр выдержал паузу и продолжил.

— Нас мало — всего тысяча. Мы оставили тех, кто несет караульную службу, и кто еще не принял Великую Присягу. Впереди — цвет вражеской армии. Силы неравные. Многие не вернутся из этого боя. Но отступать некуда. Мы — последняя на западе линия обороны, за нами — Гималаи, а тамошние отряды несут колоссальные потери, сдерживая натиск из-за океана. Необходимо во что бы то ни стало разгромить врага. Не остановить — именно разгромить. И помните, что месть врага не заставит себя ждать.

Когда тишина стала пронзительной, Магистр продолжил.

— Даже при поддержке монастыря Санпо мы сильно рискуем. Конечно, я говорю лишь об успехе операции. Поэтому необходимо обезглавить группировку противника. По нашим данным, Фронтер со свитой и преторианской сотней вернулся в Малкутск, чего не было уже тридцать лет. Разумеется, это большая честь для нашего города, и значит, мы должны блокировать его выступление.

Единственное место, где мы сможем разбить гвардейцев барона — это остров Алмазный, где нас поддержат дружественные силы. Для этого нужно отклонить маршрут его движения на восток, когда он пойдет на соединение с дивизией. Я разделил операцию на два этапа. На первом несколько человек отвлекут барона внезапным нападением, отводя его сотню в сторону Алмазного. Там будет находиться наша засада, и там мы будем решать задачу второго этапа. Отвлекать большими силами нельзя: нас в Малкутском отряде всего тридцать шесть человек. Брам, Андрей. Я надеюсь на вас.

«Верная смерть», — машинально подумал Русинский, уже давно почуяв приближение каких-то особых неприятностей, но взглянув на Магистра и постепенно начиная сознавать ситуацию, он ощутил только неловкость, как будто попался на мелкой краже.

Магистр произнес без нажима:

— Ребята, никто не заставляет вас, и никто не осудит.

Дед молчал и смотрел на реку. Русинскому до щекотки в горле захотелось курить, но вдруг он передумал.

— С другой стороны, терять нечего, — сказал он и закашлялся. Дед поглядел на него и, повернувшись к Магистру, кивнул.

Обратный путь Русинский не запомнил. Все что позже всплыло в его памяти — дубовый стол, Дедова самогонка и ослепительное солнце, бившее прицельно в левый глаз.

А ЗОРИ ЗДЕСЬ ТИХИЕ

Дед разбудил его в десять часов вечера. Русинский заставил себя подняться со шкуры на полу. Остервенело сунул голову в бочку с водой, с трудом проглотил завтрак, и Дедов железный конь понес их за город. Проехав больше часа по хвойной темноте, Дед заглушил мотор и сказал: «Дальше своим ходом».

Лес кончился. Черная степь развернулась во все стороны. Небо уходило резко ввысь.