Не забудьте выключить телевизор

Он знал, что Лана не скажет лишнего даже своей лучшей подруге.

ГОП-СТОП

10:10 м.в.

Пожалуй, для апреля погода была чересчур теплой. Русинский не мог привыкнуть к неправильным изгибам климата. В глубине души он считал, что резкие скачки температур ведут к несчастью.

Настроение стало препоганое. Автобус пятидесятого маршрута симметрично опоздал на пятьдесят минут. Из кабины водителя похрипывал старый одесский блатняк. Невесть откуда возникла контролерша и Русинскому пришлось вспоминать об увольнении из органов, когда он вынимал из кармана удостоверение. Кроме прочего, зверски хотелось есть.

До общежития он дошел быстрым нервным шагом, но все равно вымок и вывалял обувь в грязи. Обычно путь от остановки он совершал дворами, падая как сбитый Карлсон. На сей раз все утопало в лужах, раскисла глинистая грязь, и Русинский побежал окружным путем, однако быстро понял, что маневр совершен зря. Дороги скрылись на дне озер, полных ледяного крошева.

Русинский открыл незапертую дверь своей комнаты и убедился, что она пуста. Затем отпер замок в расположенную справа секцию и постучался к Тоне. Никто не ответил. Русинский толкнул дверь — она оказалась открытой.

В комнате было темно. Петр сидел на полу. Его сорочка, купленная пару дней назад, встала на спине коробом и напоминала крыло майского жука, неопрятно выглянувшее из-под черного панциря. Раскачиваясь из стороны, Петр хихикал и смотрел прямо перед собой, при чем его взгляд был не то чтобы веселым или бессмысленным, но скорее слегка озабоченным, как у чиновника горкома, застигнутого с секретаршей. Когда Петр взглянул на Русинского — взгляд был совершенно стерильный, бессмысленный и где-то даже одухотворенный — он почувствовал, что у него подкашиваются ноги.

— Петро, очнись.

Русинский понял, что сказал он самому себе. Каляин не подавал признаков умственной деятельности.

Русинский медленно поднял взгляд. В дальнем конце вытянутой как носок подростка комнаты, на стуле у зашторенного окна, сидел зловещего вида гопник в Тониной норковой шапке, черной рубашке из поддельного шелка и в грязно-коричневых широких штанах. Его длинную кадыкастую шею украшало красное золото цепи. Пальцы были унизаны перстнями с толстыми барельефами в виде черепов и каких-то других цацек, выполненных по моде древнеримских плантаторов.

Секунду или две они молча смотрели друг на друга. Гопник кадыкастый не выдержал, сморщился как от изжоги и, вскинув пальцы, словно ракеты к бою, смачно сплюнул Русинскому прямо под ноги.

— Че, лошарик позорный, зверюга ментовская, зыришь на меня? — с надрывным шипением вопросил он и сморщил гусиную кожу в глумливой ухмылке. — Корешок твой, да? Самое место под нарами Петюне твоему, по-ал? Пе-тю-ю-юня!

Он вытянул губы в трубочку и разразился булькающим смехом.

— Тварь… — прошептал Русинский и двинулся к гопнику. Тот вскочил со стула, и не приходя в сознание Русинский нанес ему прицельный удар правой в подбородок. Гопник сковырнулся на кровать, грохнулся лбом о стену и клюнул носом в пол. Шапка отлетела в сторону.

Гопник вскочил на ноги, смазал с лица ухмылку и голосом Тони заголосил:

— Ой ты поглядь-ко, поглядь, каков ухарь-то бравый!

И бросился на Русинского. Он отбил его руку, но гость зашел сбоку и Русинский почувствовал, что слева его полоснул нож. Быстро обернувшись, Русинский вновь выстрелил кулак под нижнюю челюсть гостя. Этот удар — надо заметить, достаточно мощный, учитывая пудовую тяжесть руки и отточенную резкость — никогда не давал осечек, спасая его в ситуациях, когда он не был готов драться. Сбитый с ног, гопник снова оторвался от пола и рухнул в дальнем конце комнаты. Нож выпал из его руки и грохнул о половицы.

Русинский взялся за ребро: сочилась кровь. Он поглядел на гостя. Тот явно потерял боеспособность, но не думал сдаваться. Выплюнув из разбитого рта красное месиво, гопник привстал на четвереньки и впился в Русинского пустыми белесыми глазами. Русинский явно ощутил, что его мозг начинает мертветь, с каждой секундой деревенея, теряя энергию, становясь тяжелым, каменным, чугунным. Мысли путались, все перемешалось в хаосе догадок, фраз, воспоминаний, голосов начальников, друзей, жен, любовниц и каких-то билетерш в кинотеатре «Стерео»; возникло непонятное эхо, глаза ничего не видели — только туман, заволокший пространство. Русинский стоял как вкопанный, где-то в дальних уголках сознания удивляясь тому, что совершенно не чувствует беспокойства. Его мозг стремительно слабел, и казалось, что все его нематериальное содержимое быстро убегает прочь, как будто в ванной выдернули пробку, и попутно, вытекая, распускает клубок извилин, и только что-то неподвластное этому потоку не давало Русинскому упасть и сохранять контроль над происходящим.

— Ах какие мы прижимистые, — прошипел гопник и обессиленно завалился на бок.