Небесный огонь

– Я отыщу для рода доброе место на Земле и наконец-то перестану бежать. У меня есть знание живого пути. А если я так устану, что не смогу идти, людей поведет мой сын. Он исполнит мечту отца. Он не ошибется, потому что видел зло собственными глазами.

Домм пятого вечера

Хищный лес

Стужа напала на путников неожиданно, точно враг из-за угла. Она явно чуяла исходящее от людей тепло. Не стояла на месте, а плавала и двигалась, раскидывая впереди ручьистые руки с пронзительными пальцами. Морозные пальцы касались безжизненных деревьев и заросших инеем трупов зверей под ними, взмывали вверх и внимательно ощупывали ломкий, застылый воздух.

Илинэ с Соннуком быстро научились лавировать между слепыми струями. Менее проворный Кинтей попытался перерубить пальцы стужи мечом. Клинок завяз в гулком туманном потоке, как в живой плоти. Парень плюнул от злости. Плевок заледенел на лету, мгновение повисел в тумане белым камешком, вернулся со свистом и тукнул Кинтея между глаз. Глупец обнаружил себя. Не успел поднести рукавицу – в лицо немедля впились язвящие когтистые жала. Спутники еле отодрали от них беднягу.

Пять последних оленей покорно брели сквозь белесые ручьи, нагнув ветвисторогие головы. Умудрялись хватать по пути кустики сыпучего ягеля. Олени как будто уже встречались с этой странной бродячей стужей, о которой упоминала старая одулларка.

Измотанные, промерзшие до костей, к вечеру Соннук с Илинэ насилу водружали ярангу и загоняли оленей в полог. Стужа разочарованно взвывала, скреблась и царапала наружную покрышку, но внутрь проникнуть не могла. Соннук молча заносил сухую лесину и разводил костер. Кинтей тотчас кидался к огню, грел руки и скулил. Ждать помощи от него не приходилось. Одурев от напастей, парень пал духом и все время только ныл и плакал. О скорой женитьбе он забыл напрочь.

– Потерпи еще чуть-чуть, вот дойдем до места, и бездолье от нас отступит, – говорил ему Соннук, едва разлепляя оледенелые губы. – Мы станем высокими людьми и вернемся в Элен в крытых мехом повозках… Не стони так надрывно и жалко! Вспомни, ведь ты – потомок солнечной ветви богов! Ты станешь старшиной своего рода. А может, и старейшиной нашей долины. Хочешь быть им? Нить счастливой жизни продлится долго… На, смажь сальцем иззябшее нутро.

Соннук утешал Кинтея, как ребенка. Безразличные, без проблеска мысли глаза парня оживали. Кривоватая улыбка раздвигала впалые щеки с темными пятнами обморожения. Кинтей захлебывался смехом и кашлем:

– Все мои недруги лягут ступенями на пороге моего дома, а я буду ноги о них вытирать!

Стужа, видно, доняла парня и вконец повредила его рассудок. Холод словно впрямь замораживал и высушивал мозги. Лишь в яранге, в тесноте и паре, что поднимался от оленьей шерсти, мысли кое-как начинали оттаивать. Немного погодя их подхлестывали жар костра и горячая похлебка.

Соннук предпочел бы ни о чем не думать. Не смотрел на Илинэ, прятал от нее лицо. Оно так и не научилось лгать, как привык ко лжи бескостный язык. По предательски откровенному лицу Соннука девушка могла разгадать его мысли. Впрочем, она, должно быть, давно догадалась, что горькие сомнения растут в нем день ото дня.

Без конца размышлял Соннук о Сата, зове и посулах неведомого покровителя. Устал ломать голову над тем, почему Илинэ до сих пор не сбежала. Соннук не стал бы препятствовать, и ополоумевший Кинтей порадовался бы ее побегу. Несчастный трясся над каждым кусочком пищи…

Вызнав за время пути терпеливый и кроткий нрав Илинэ, Соннук с мрачной неотвратимостью убеждался: он ведет к пропасти ни в чем не повинного, настоящего

человека. Перед ужасной бездной померкнет зрелище омертвелого леса, людоедская стужа и все, что их, наверное, еще ждет впереди. От этих дум выбивало из-под ног землю. Точно обухом обрушивало в голову мысль о собственном ничтожестве… В такие мгновения Соннука заполняла ненависть к себе, он проклинал Атына и день своего создания.

Жалость, просквозив однажды в глазах Илинэ, едва не лишила парня чувств. Если б он приметил, как прежде, обвиняющий взгляд, было бы неизмеримо легче. Но – жалость!.. Непостижимое сострадание девушки стегнуло сильнее, чем все вместе взятые обиды на жестокого Дилгу. А ночами с мысленной плотины, еле сдерживаемой остатками воли, срывались шаткие крепи. В душу водопадом низвергалась боль по имени Олджуна.

Под утро почти всегда приходил дивный сон. Ясноглазые сыновья улыбались Соннуку, крохотная кудрявая дочка, сидя на его коленях, играла тальниковыми коровками. Веселая жена накрывала яствами стол. «Верь мне: вс-се это будет, ж-ждать ос-сталось недолго», – заверял шелестящий шепот, и взбодренный Соннук готов был ждать терпеливо, отчаянно, верно. Ждать недолго и долго… Невероятным усилием брал себя в руки, чтобы проснуться.

Пока Кинтей торопливо грыз подмерзшую с вечера еду, Соннук с Илинэ сдирали пристывший к земле полог. Обметывали рукавицами заиндевелую покрышку, разбирали ярангу и трогались дальше. Увиливали, увертывались от жалящих щупальцев холода, отвоевывая у них каждый свой шаг.