Небо для Баккена (СИ)

И последняя фраза… «Писано это во славу драконов и на пользу им кровью моего сердца». Даже в «Завещании Драконов» не встречал я слов столь искренних и исполненных любви.

Я прочел отреченную книгу до последней страницы и теперь учил наизусть. Дословно, как люди корабельных кланов запоминают песни-историю.

Рано или поздно мне придется отдать «Соперника» Хегли Секъяру, и канцлер наверняка уничтожит проклятую книгу. Прекрасные стихи, часть правды о Драконах, превратятся в дым, в пепел, в ничто. Но нет ни смерти, ни полного забвения, пока жив хотя бы один помнящий.

Пожалуй, именно эти стихи позволили мне не возненавидеть невозмутимого Дракона, перемещающегося проворно, но неспешно, иногда закладывающего какие-то невероятные кольца и крюки, а то вдруг подолгу остающегося на месте, а потом заставляющего меня отправляться в путь посреди ночи. Но деваться было некуда, дорогу к перевалу знал только Баккен.

А еще… Иногда мы проходили мимо недавно сошедшего оползня или видели свежие, не заметенные снегом следы когтистых лап, а рядом пятна крови, и я невольно думал, что, окажись мы здесь в другое время, чуть раньше, тут бы наш поход и закончился. А сколько опасностей мы оставили позади, опередив?

Путь мы мерили не пройденными расстояниями, а днями.

Это было странное путешествие. Временами я начинал будто грезить наяву, видеть вместо гор другие, незнакомые пейзажи. Я наблюдал неведомых существ и иногда людей, но живущих по странным, непривычным законам. Я видел купы деревьев, зеленые, золотые и багряные, пронизанные потоками бегущей воды; видел, как цветущие поля чернеют и гибнут, залитые кровью великих ратей; как ветер гонит по ним каменную пыль, сметая ее в подобия сугробов, как на месте долин поднимаются горы, изрыгающие пламя, уничтожающее их самих; как разрывают небо огненные змеи и вода стеной обрушивается на землю, гася пожар и остужая лаву. Я видел, как гордые города становятся руинами и исчезают с лица земли и из памяти живущих, а маленькие поселения растут и крепнут, обретая власть над соседями.

Я смотрел глазами молодых Драконов, вступающих в мир и принимающих память сородичей.

Грезы отступали, и я снова до боли вглядывался в блестящий снег на пути к перевалу или в неизменные день ото дня, кажущиеся незыблемыми горные пики. Я шел. Милость Драконов, как же это было тяжело! Приходилось то брести, проваливаясь по колено в снег, то скользить на льду, то карабкаться вверх по осыпающимся склонам, то осторожно спускаться по крутым тропам. Уже к концу первого дня пути начали невыносимо ныть ноги, после боль и усталость растеклись по всему телу.

Я понял, что падать лучше ничком. Тогда, чтобы встать на колени, а потом подняться в рост, достаточно просто подтянуть под себя руки и ноги. Если же валишься на спину, то надо еще перевернуться, а это целое лишнее движение.

Сон не давал отдыха. Я научился проваливаться в дрему сразу, как только улягусь. Уснуть на холодных камнях удавалось не дольше чем на два-три часа. Потом Баккен безжалостно будил меня. Холоду гор все равно, спал человек или просто лежал на снегу. Это было лучшее время. Мне снилась Герда. Но не все сны были хорошими. Один раз привиделось, что я бегу к ней, задыхаясь, спотыкаясь на мокрых камнях, чувствую, что она где-то рядом, и знаю, что опоздал.

Иногда мне казалось, что я разговариваю с Баккеном. Дракон спрашивал: кто такие родители? Что такое семья? Любовь? Верность? Дружба? Честь? Я пытался объяснить такие простые и естественные вещи, но сам сбивался и, не находя слов, замолкал, но лиловый ящер вдруг удовлетворенно кивал головой, словно узнал что-то для себя интересное. В том, что крылатый паршивец беззастенчиво лезет в чужие мысли, я уже не сомневался.

Днем остановок не делали. Надо было торопиться, надо было успеть. Холод и голод страшнее усталости.

Холод, похоже, стал частью меня самого, но привыкнуть к этому было невозможно. Перчатки, шарф, шапка – все, чем я часто пренебрегал в Гехте, теперь обрело цену королевских сокровищ.

Солнце, отражаясь от снегов, слепило глаза и обжигало кожу. Еще давно, в Белом Поле, я заметил, что дубленая физиономия Оле Свана быстро покрывается ровным загаром, а у нас с Хельгой только носы облезают. Я приспособился было заматывать лицо шарфом, но, пройдя два десятка шагов, начинал задыхаться. Холодного чистого воздуха было вроде как вдосталь, но все равно не хватало. Хотелось пить его, как воду в жарком помещении, большими жадными глотками, а нельзя. Застудишься, а ни родного дома, ни хутора Нёд с его милосердной хозяйкой поблизости нет.