Нечестивый (СИ)

— Но ведь Тамара, она всегда такая добрая была, — не сдержавшись, всхлипнул Дима, — а сейчас волком смотрит, будто чужой я.

— Жизнь штука непростая, брат, — только и сказал Толик, наливая еще по ожной.

Домой Дима вернулся после полуночи, едва не навернувшись на темной лестнице, опять лампочки выкрутили, скоты. После всего выпитого, они с Толиком решили, что надо с Тамарой начистоту поговорить о том, что творится.

С пятого раза попав в замок, Дима провернул ключ и потянул дверь, но та не поддалась. Покачнувшись, Дима со злостью подергал за ручку. Наконец сообразив в чем дело, он провернул ключ еще раз и дверь открылась. Выходит, что Тамар на ночь не стала запирать дверь, значит, ждала его. Дима ввалился в прихожую, попутно включив свет.

— Тамара, солнышко, ты где? — позвал он негромко, чтобы не разбудить ребенка, — я домой пришел. Дима стянул туфли и пинком зашвырнул их под шкаф. Стараясь идти как можно тише, он открыл дверь в спальню, как громко зазвенел дверной звонок.

Выругавшись о сексуальных предпочтениях матери звонившего, Дима распахнул дверь.

Перед порогом переминаясь, стоял невысокий мужик, в синем комбинезоне. Он держал зеленый ящик, видимо с инструментом. Дима его вспомнил, электрик, приходил как-то проводку чинить.

— Здравствуйте, я электрик ваш, Палыч, — представился мужчина. — сообщение поступило, что розетка у вас искрит.

Его одутловатое, красное лицо покрылось капельками пота, блестящими от света в прихожей.

— Ты время видел, Палыч? — прошипел Дима. — какая еще нахер розетка?

— Так это, когда смог, тогда и пришел, — ответил мужчина, нетерпеливо перетаптываясь на месте, — так можно войти?

Дима вспомнил, как от старого, искрящего радиоприемника сгорел их дом в деревне, вместе со спящим дедом. Он мотнул головой, приглашая электрика.

— Ты это меня вслух позови, — дрожащим от нетерпения голосом попросил электрик, — а то невежливо будет.

Дима с опаской на него поглядел, не похож он на человека, пекущегося о правилах этикета.

— Наверное, вы завтра приходите, — сказал Дима, начиная закрывать дверь.

— Ну парнишка, впусти меня, а? — быстро заговорил Палыч, — холодно здесь ходить, я погреюсь немного и пойду дальше.

Дима резко захлопнул дверь, едва не отдавив пальцы Палычу и щелкнул замом. Он вспомнил обшарпанный зеленый ящик, с которым ходил электрик, только вот помер Палыч, еще год назад. Вместе с этим ящиком для инструментов и схоронили, перед смертью вцепился так, что и разжать не смогли, а в морге резать не захотели.

В дверь пару раз стукнули чем-то тяжелым. Дима замер не шевелясь, но вскоре все стихло. Он услышал, что кто-то тихо шлепая, пошел вверх по лестнице.

Перекрестившись, Дима пошел в ванную и засунул голову под ледяную струю воды. Это все какой-то бред, завтра надо собирать вещи и к психиатру на прием. От холодный воды разболелась голова. Закрыв кран, Дима долго стоял, смотря на густые темные разводы, тянущиеся по потолку. Надо бы почистить, машинально подумал он, как только вылечусь, сразу займусь.

Выйдя в коридор, он услышал шорох на кухне. Осторожно подойдя к двери, парень нащупал выключатель и зажег свет.

— Охуеть, — сказал Дима, — я реально сошел с ума.

На полу была свалена куча пережеванной печенки, которую жадно запихивал себе в рот малыш. Дернувшись от света, он выплюнул багровый комок из рта.

— Здравствуй, папочка, — кривляясь, сказал ребенок, — мы тебя ждали.

В коридоре раздались шаги и Дима обернулся. Из спальни вышла жена, держа на руках безмозгло глядевшего малыша.

— Вот ты и вернулся, дорогой, — сказала Тамара, приторно улыбаясь, — а мы как раз собирались ужинать.

Аппарат четыре

Меня уже выворачивало наизнанку от пребывания в больнице. Бесила блевотно-зеленая палата, с тремя придурковатыми братьями, манная каша и невыносимая, отупляющая скука.

Еще вчера, когда я вернулся после беседы с ментами, троица была необычайно возбуждена — постоянно перешептывались и поглядывали на меня. В столовой мне накладывали довольно большие порции, видимо, в качестве извинений. Проблема в том, что еда была невкусной. Слипшиеся в ком макароны, подгоревшей рис ли резиновая овсянка были обычным делом.

От скуки я периодически щелкал пальцами, замирая от страха и болезненно острого предвкушения. Если меня спросят, хочу ли я туда перенестись, то я отвечу — ни за что. Но с другой стороны, в том мире была своя прелесть. Ты один против всех, бесконечно умирающий и воскресающий.

Я читал, что все клетки в человеческом теле полностью обновляются через семь лет, но из-за большого промежутка времени, мы не в состоянии отследить этот процесс. Я полностью осознавал, что в том мире умираю взаправду, но тогда в чьем теле появляюсь здесь? Или мое сознание переносится в идентичное тело, но откуда тогда боль, после пробуждения в этом?