Недетские истории

Танина мама подумала, что этот неопадающий листик она могла бы нарисовать и сама, много-много листьев на всех стенах в округе, только это не поможет... В тишине вдруг раздался звонок. Женщина вздрогнула и заранее рассердилась на того, кто стоял за входной дверью, ― наверняка разбудил Таню. Она открыла дверь, не спрашивая, поскольку из ее жизни давно ушли все мелкие страхи; за дверью стоял Танин отец.

Таня слышала и звонок, и высокий напряженный голос мамы, и глухой виноватый голос отца, но, о чем они говорили, ― не разобрала, поскольку родители переместились на лестничную площадку и даже прикрыли дверь. Девочка перевела взгляд на стол, за которым когда-то делала уроки, ― на нем стояли три фотографии в простых рамках. Одну из них она любила больше всего, а сделан снимок был как раз во время той, первой поездки в Москву, недалеко от стоянки туристических автобусов, на Васильевском спуске. Воспоминание было таким ярким и таким недосягаемо счастливым, что Таня тихонько заплакала. Она старалась плакать экономно, почти не двигая головой, чтобы раньше времени не вернулась боль.

А через пару дней случилось неожиданное. Отцу на работе выписали поездку в Москву, но не за туристами, а для Тани. С ними вместе вызвались ехать и два его товарища. Мама сначала сопротивлялась этой поездке, называла мужчин сумасшедшими и не собиралась даже тревожить ребенка, призывала сказать свое веское слова участкового врача, которая пришла к Тане, но та неожиданно подняла голову от рецептов с круглыми печатями и сказала, что не считает это предложение таким уж безумным и если можно подождать до послезавтра, то она тоже готова поехать с ними, чтобы быть вместе с Таней и помочь, если понадобится. И они поехали.

С погодой в этот воскресный день очень повезло: противный ноябрьский дождик, моросивший накануне, прекратился, и выглянуло неяркое солнце, добавив красок в окружающий мир. Из автобуса девочку вынесли только один раз, на Воробьевых горах, но какой же красивой смотрелась отсюда Москва! Холодный воздух был как-то особенно прозрачен и позволял видеть город до самого горизонта. А на смотровой площадке, где они находились, кипела своя жизнь: из машин шумно выгружались свадебные компании, смеялись, фотографировались, пили шампанское. Невесты щеголяли в пышных белых платьях с открытыми плечами, и им почему-то не было холодно. Таня видела, что мамины глаза опять наполняются слезами, и подумала, что им всем надо бы передвинуться подальше в сторону, чтобы не мешать празднику стольких красивых и здоровых людей… Но в тот самый момент, когда она хотела сказать об этом, одна из невест подошла к ним и спросила, можно ли угостить всех конфетами и шампанским. Ее взгляд остановился на девочке в инвалидном кресле, но молодая женщина не отвела его и не испугалась, она как-то ловко махнула рукой своей компании, одновременно подзывая их и в то же время приказывая не кричать громко. Когда все подошли, невеста сказала, что сегодня самый счастливый день в ее жизни и что она уверена ― сегодня возможны чудеса. Она сказала, что желает Тане выздоровления. Тут все загомонили, присоединяясь к этим словам, стали пускать в небо цветные воздушные шары, снова пить шампанское, уже вместе с Таниными родителями. Мама все-таки заплакала, врачиха что-то говорила ей, поглаживая по плечу, а Таня вдруг резко захотела не только дожить до январского дня рождения, но и до лета, отчаянно захотела еще хотя бы раз ощутить запах травы и увидеть солнце сквозь зеленые ветки деревьев...

История шестнадцатая. Выбор

Собственно, выбора не было. Они-то думали, что их ждут не дождутся, что много-много маленьких хорошеньких детей хотят назвать их родителями! Оказалось, в районном детдоме есть только два мальчика, которых можно усыновить. «Но вы их тоже не возьмете», ― сказала директриса и повела в комнату, где спали дети. Тихий час скоро должен был закончиться, дети уже проснулись, но еще лежали под одеялами. Директор подошла к двум стоящим рядом кроватям и кивнула Соколовым, ― мол, вот они. Один мальчик был постарше, лет пяти-шести, второй ― еще совсем маленький, со светлой головой, на которой со сна сбились волосы. Оба испуганно смотрели из-под натянутых до самых глаз одеял. Глаза у них были большие, у одного карие, у другого ― серо-зеленые. Директор двумя руками потянула одеяла сразу у обоих. Алексей и Мила тихонько ахнули: они никогда до этого не видели уродства под названием «заячья губа». Дети пытались прикрывать лицо руками, видеть это было еще тяжелее, чем их болезнь. Соколовы быстро вышли из комнаты. «Я вам позвоню, если кто‑нибудь получше появится», ― директор попрощалась.