Неизведанные земли. Колумб

«Братья Поррас вернулись на Ямайку и послали ко мне с требованием, чтобы я отдал им все свои припасы, иначе они придут и заберут их, и это дорого обойдется мне, моему сыну, братьям и всем остальным мужчинам, что были со мной. И поскольку я не принял это требование, они, к своей погибели, привели в исполнение свою угрозу. Было достаточно убитых и раненых, и в конце концов наш Господь, который ненавидит гордыню и неблагодарность, передал всю их свору в наши руки»[414]

.

Нельзя было рисковать еще одним случаем самовольной «борьбы за справедливость» – ловушкой, в какую попал Колумб в истории с Адрианом де Мухикой. Так что Колумб отпустил мятежных братьев. Позже губернатор Эспаньолы не пожелал наказать их, и они смогли присоединиться к хору недоброжелателей Колумба в Испании. «Преступники явились ко двору с наглыми лицами», – возмущался Колумб в письме своему сыну. «О такой наглости, о таком гнусном предательстве никто прежде не слышал»[415]

. Тем временем Колумб предпринял шаги для спасения экспедиции. Его верный подчиненный Диего Мендес де Сальседо был одним из самых смелых участников экспедиции. Он сослужил хорошую службу в переговорах и боевых действиях с индейцами на материке и на Ямайке. По его признанию, некоторые недовольные жаловались, что он был любимцем Колумба, которому адмирал доверял «все почетные должности». Его новая задача состояла в том, чтобы добраться до Эспаньолы на каноэ с индейскими гребцами в сопровождении второго каноэ с генуэзским офицером Бартоломео Фиески на борту. Расстояние было ничтожным, если судить по современным стандартам мореходства и жизнеобеспечения на малых судах, но Мендес высказал мысли всех, когда ответил, что это невозможно. Он принял это предложение, выказав явное нежелание и только после того, как призыв добровольцев не увенчался успехом.

«Тогда я встал [как он вспоминал позднее] и сказал: “Мой господин, у меня есть одна жизнь, и не больше. Я готов пойти на это ради служения Вашей светлости и благополучия присутствующих, потому что я надеюсь на Господа нашего Бога, что, видя добрые намерения, с которыми я это сделаю, Он избавит меня, как Он делал это много раз прежде”. Когда адмирал услышал мое решение, он встал, обнял меня и поцеловал в щеку, сказав: “Я хорошо знал, что никто, кроме тебя, не нашел бы смелости взяться за это”»[416]

.

Под слоем драматизации видна неподдельная гордость за то, что было потом воспринято как героический поступок, который он отметил в завещании и велел указать в надписи на своей могиле. Обстоятельства путешествия почти оправдали его опасения: каноэ с трудом выгребали против течения, пресная вода закончилась, гребцы начали умирать от жажды, а сам Мендес заболел. Наконец, после пятидневной работы веслами, оба каноэ благополучно достигли Эспаньолы, хотя и в точке, расположенной далеко от Санто-Доминго.

Свободное время, которое выпадало Колумбу на Ямайке в промежутках между борьбой за выживание, войной с мятежниками, попыткой послать за помощью и общением с индейцами, было посвящено размышлениям на географические темы и утешительному планированию будущего. Понятно, что, находясь в отчаянных обстоятельствах и под впечатлением от рухнувших надежд, он, скорее всего, не мог подчинять эти размышления строгому контролю и дисциплине. Он погрузился в неразумную жалость к себе, усугубляемую чувством неподдельной опасности: