Неудивительно, что в этом состоянии нарочитой и шаткой уверенности в себе, в настроении экзальтации, вызванном раскрытием стольких «тайн бренного мира», Колумб неизбежно должен был обратиться к Богу. Религия всегда была первым его прибежищем в трудную минуту. Благочестие «Первого путешествия» может ввести в заблуждение: редакторская рука Лас Касаса, разумеется, подчеркивает каждое упоминание о Боге, но в готовности, с которой Колумб обращается к утешениям веры, действительно есть безошибочная закономерность. Когда в середине сентября 1492 года впервые нависла угроза катастрофы, он ответил ей сравнением себя с Ноем и Моисеем. В начале ноября, когда начал отчаиваться найти что-либо коммерчески полезное, он превозносил перспективы получения духовного утешения. Когда «Санта-Марию» вынесло на берег, Колумб приписал это чуду. Когда поссорился с Пинсоном, то сослался на козни дьявола. На обратном пути в Испанию он был готов к самому острому и глубокому религиозному переживанию, которое когда-либо описывал: первому из серии мистических переживаний, которые должны были ознаменовать длительный, а иногда и стремительный духовный прогресс на пути к глубокой религиозности в его дальнейшей жизни.
Когда это произошло 14 февраля 1493 года, он растерялся. Он думал, что находится значительно южнее своего истинного местоположения – ближе к Канарам, чем к Азорским островам, причем его неуверенность разделяли профессиональные кормчие на борту, заявившие о своем бессилии. К неуверенности добавилась опасность, когда они попали в ужасный шторм, разметавший корабли, – люди на борту опасались за свою жизнь. Мысли Колумба во время шторма запечатлены во фрагменте его письма, приведенном поздним источником с искажениями, но заслуживающим доверия: