Ненависть

– Чего там забирать?.. И забирать ничего не осталось…

– Души наши забирать приехали…

– Стало быть, так.

Наконец, в хате раздались голоса. Дверь на крыльцо раскрылась на обе половинки. Володя, окруженный чекистами, вышел к народу. В передних рядах стали снимать с голов шапки. Потянулись и дальше руки к свалянным старым серым фуражкам и бараньим истлевшим шапочкам – и перед Володей стало море черных, русых, седых и лысых голов.

От дедушки – протоиерея Петра, – унаследовал Володя красивый, звучный голос, от отца – математика – ясную четкость мысли. Когда он говорил – умилялся Драч. – «Самому Ильичу не уступит»… «Аж за самое сердце хватает»… «Почище Троцкого будет»… «Чеканное слово», – шептал он про себя.

Володя презрительно окинул глазами послушное, голодное людское стадо и ощутил неистовую ненависть ко всем этим людям. Зачем они живут?.. Кому они нужны?..» – подумал он и начал говорить:

– Граждане… Я приехал из Центра, чтобы вскрыть все язвы вашего колхозного аппарата. Не буду говорить о белобандитах – о них – после. Мне известно, что уборка урожая идет не в тех темпах, какие вам указаны вашим райкомом. Что же, если хотите – будем врагами. Вы решили попробовать, насколько крепка советская власть?.. Вы думаете… Вам это сказали… В подметных письмах вам пишут, что, если заставить голодать города и рабочих, советская власть зашатается. Она не выдержит вашего саботажа. Что же? Я вам скажу – вы сами бандиты!.. Хотите разводить контрреволюционную гидру и с буржуазно-собственнической психологией думаете пороть животы нашим честным товарищам коммунистам.

– Буржуазно-собственнической психологией, – с молитвенным умилением прошептал Драч. – Ах, сукин кот!.. Вот говорит!.. Как пишет!..

– За что, спрашиваю вас, – продолжал Володя, – за что борется сейчас казачество и крестьянство?

– За право жить на Русской земле, – раздался из толпы дерзкий голос.

Чекисты подле Володи засуетились. Драч вынул из кобуры револьвер.

– Право жить на Русской земле? – несколько изумленный непривычным выкриком с места сказал Володя. – А разве вы не живете?.. Обобществив ваше имущество, вам устроили жизнь много раз лучше, чем вы жили раньше.

– Покорно благодарим… Это ты, гражданин, заливаешь слишком.

– Нет больше правов жить у себя в доме и делать что угодно.

– Какая это жизня!

– Крепостное право!

Сыпались крики из толпы, с каждым возгласом становившейся смелее и смелее.

– Колхозы – это не дом!

– Комуния – одно слово сволочи!..

– Голоштанники партийцы с голоду подохнут.

– Распускать надо-ть колхозы, обратно все отдавать.

– Сперва хлеба себе, потом свинье, а что останется – товарищам.

– Ну что же, граждане?.. Вижу, добром с вами говорить не приходится, – начал Володя.

Его перебил Драч.

– Товарищ Гранитов не заливает пушку, – громко выкрикнул он, и смелый и твердый его голос заставил стихнуть возгласы с мест. – Вы думаете, нет такого мандата, чтобы расстреливать людей? – Драч поднял над головой тяжелый маузер. – Вот и… Глядите!.. Вот он мой мандат! Гады!! С собственнической психологией и религиозным дурманом в голове вы и сами в белобандиты идти готовы!.. Заведующий колхозом, вызовите протестантов. Я с ними поговорю настоящим языком, как надо.

Растерявшийся, смертельно бледный Мисин со смятой шапчонкой в руке бросился в казачью толпу.

– Граждане, – сипло кричал он, – да что вы это?.. Разве можно так?.. Жизню свою не жалеете!.. Ну, ты, Колобов, выходи!.. Я тебе давно примечаю… Самохоткин, аль думаешь плетью обух перешибить?.. Разве можно начальству и чтобы возгласы с мест… Я чему учил вас… Чтобы единогласно!.. Ну и выдать партизантов!.. На кой хрен они вам нужны?..

– Ишь выкидается, ровно чибис под тучей, – сказал кто-то в толпе.

– Артемов, иди, братику, иди!.. Ты, поди, коров резал, как приказ вышел в обчество сдавать.

– Ну, резал?.. А табе чего?.. Свои чать коровы, – мрачным басом ответил худой и нескладный казак с темной бородой.

– Свои… Замурил – свои!.. Не слыхал точно, – ныне все обчественное. Ничего своего.

– И жизня, чай, обчественная?..

– Лиховидов, и ты ступай, ступай!.. Объяснимся вчистую!..

Так было отобрано более ста казаков. Их окружили башкирами и повели со двора на окраину хутора. За ними толпою пошли остальные казаки, женщины и дети.

Шли не спеша, в мертвой, торжественной мрачной тишине.

* * *

Красное солнце, обещая вёдро, спускалось к коричневой выгорелой степи. Сладостно пахло горечью полыни и сухой богородничной травкой. Назади, на востоке, густо лиловело небо. Над степью бархатным покровом стелился оранжевый туман.

У оврага толпу остановили, и чекисты, расталкивая руками людей, поставили всех вызванных в одну длинную шеренгу. Те стали в оборванных рубахах, кто в шапке, кто простоволосый и тупо смотрели на землю. В стороне маячили конные буряты. Казаки видели их косые, злобные глаза под свалявшимися фуражками с красной звездой и их бронзовые нерусские лица. По бокам шеренги поставили пулеметы. Спешившаяся прислуга сидела подле них, наготове.