Ненависть

– Ну а колхоз?

– Что ж колхоз?.. Силой всего не сделаешь… Когда в колхоз писали казаков, туда пошли самые что ни есть лентяи, лежебоки. Они в сельском хозяйстве ни бе, ни ме не мемекают. Пошли, чтобы ничего не делать. Дарового хлеба искали… Песни орать, на казенном пайке пьянствовать. Там девки с парнями вместе спят, самогон курят, гуляют, последнее наше добро проживают… Колхоз строили – песен, танцев, шума, ругани, крика что было!.. С песнями строили общественные конюшни и коровники, с насмешками над нами сгоняли птицу в общественные курятники. Все общее! Как хорошо! Нет богатых!.. Все равны. И вот эту-то шпану учить, руководить ею понаехали коммунисты из Москвы… Все – Володи!..

– Как?.. Володя был здесь?..

– Да, нет же. Я думаю, наш Володя давно помер, как увидал во всей красе свой социализм… Я говорю нарицательно… Такие, как Володя. А Володя-то, как у нас был, овса от пшеницы отличить не мог, ему все рожь!.. Вот такие ученые и понаехали. Bce молодежь… Стопроцентные коммунисты!.. Как могли руководить они старыми казаками, которые у нас тут каждую былинку знают? Те было сунулись с советами. Их обвинили в правом уклоне, в содействии кулакам. Ну, знаешь нашу казуню. Озлобилась. А когда так – пропадай все пропадом. Пусть все прахом пойдет. Ну и пошло прахом. От неумелого ухода стала дохнуть птица, худоба хворать… Из райкома посыпались директивы. Ученые агроном и ветеринар приезжали. Определили болезнь… Просто – вредители… Человек триста тогда сослали на север, пятерых лучших хозяев расстреляли. Теперь и песен не поют. Озираючись ходят.

– Тетя, да что же это такое?.. Уходить вам всем надо!

– А куда подашься?.. Везде одинаково. Советская власть! Люди с Кубани приходили, сказывали: там еще того хуже. Людоедами стали. Покойников откапывают, на куски режут, солят мясо-то… Колбасы делают. Тьфу!.. Да я и не верю…

– Что же, тетя, делать?..

– Помирать. Только и осталось… В церкву пойду. Батюшка такой же, как я, опухший, косматый, волосы нечесаные, от голода голова вся в гнойниках, служит, молитвы читает, а голоса его и не слышно – нет у него голоса. Я на память знаю службу, так понимаю что. Петь некому. С десяток таких, как я, старух станет перед иконой Божией Матери и молит: «Пошли нам, Матушка Царица Небесная, смертушку поскорее. Сил не стало нам жить»… Так веришь ли, выйдем из церкви, а какая-нибудь и до ограды не дойдет, в церковном садочке упадет, значит – услышала Владычица молитву, приняла грешную душеньку… Ну и закопаем… А сами идем, качаемся… Вот она какая жизнь у нас в самом богатом краю…

– Кто поверит?..

– Поверить-то страшно… На Кубани, мне Тихон рассказывал, молодые, здоровые девки, в ком еще тело осталось, в одиночку не ходят. Боятся… Затащут, убьют и на мясо порежут… Я не верю ему. Думаю, так стращает меня Тихон. Где такое бывало?.. А только…

– Что же это такое, тетя?..

– Люди сказывают: советская власть!.. Коммунизм!.. Видала «колхоз имени Карла Маркса»… Вот он немецкий Карл Маркс каким боком выходит из донского казака!

Вода вскипела. Женя заварила чай, достала провизию… На неколько дней хватит, а там… Для чего она приехала сюда? Спасти тетку!.. Ее не спасешь – сама погибнешь!..

Тетя Надя жадно и долго жевала, смакуя давно невиданный хлеб. Голубые глаза ее светились животным восторгом.

– У нас за такую провизию человека убить могут, Женя. Надо хорошенько все припрятать. Не ровен час, кто увидит.

XII

Около полудня командир Дзюнгарского конного полка, нахлестывая притомившуюся лошадь нагайкой, подскакал к запыленному «форду», в котором сидели Володя и Драч, два чекиста и районный комиссар и доложил, что казачий хутор, где находится колхоз «имени Карла Маркса», окружен его башкирами и все члены колхоза собраны в колхозном правлении.

Автомобиль заскрипел заржавелыми рычагами, зафырчал, пустил струю едко-вонючего дыма и покатил к хутору.

У Володи был «трехаршинный» мандат. По этому мандату Володе предоставлялось право передвигаться по всем путям сообщения, до аэропланов включительно, носить какое угодно оружие, требовать себе в помощь воинские части и останавливаться в любом доме. Хозяева обязаны были его кормить и оказывать всяческое содействие его допросам. Володя имел право расстреливать всех, кто, по его мнению, окажется причастным к контрреволюции, вредительству и бандитизму.

В белой, расшитой шелками косовортке – у Володи были почитательницы, присылавшие ему вышивки, – подпоясанный широким ремнем с двумя револьверами – маузером и браунингом, в рабочей кепке и длинных, широких, матросских штанах, Володя, гладко выбритый, рослый, костистый – протопоповская порода была видна в нем – лениво вылез из автомобиля у крыльца Вехоткинского дома. На крыльце толпился весь состав колхозного правления.