После обеда в столовой остались Матвей Трофимович, Женя, Шура, гостившая у тетки, и Володя. Матвей Трофимович достал красноватый резиновый кисет с табаком, наполнил черешневый чубучок, придавил табак большим пальцем, разжег спичкой и в самом благодушном настроении раскурил трубку. Он перешел к открытому окну и сел подле него. Володя, заложив руки в карманы, ходил взад и вперед по комнате. Женя села в углу, Шура, сидя за неубранным столом, вышивала. Ольга Петровна гремела у буфета чашками – готовила вечерний чай.
– А ведь, черт возьми, – сказал, останавливаясь против отца, Володя, – война таки будет.
– Ну?.. Почему? – протянул, затягиваясь трубкой, Матвей Трофимович и скосил на сына глаза. – Кому она нужна?
– Как почему?.. Так ведь Австрия этого так не оставит. Она потребует наказания не только самого Принципа…
– Да его, чаю, уже и повесили, – равнодушно сказал Матвей Трофимович.
Володя вскипел. Несколько мгновений он топтался на месте, шипя и фыркая словно индюк и не находя, что ответить отцу.
– Вам только вешать, – наконец вскричал он в негодовании. – Когда увлеченный человек идет на подвиг, на верную смерть – его вешают. Когда обезумевший от страха перед капральской палкой солдат бежит на штурм – его награждают Георгиевским или еще там, черт знает, какими крестами… Будет война!.. О!.. эти славянофилы!.. Защитники угнетенных славян!.. Сколько раз они уже впутывали российского дурачка в кровопролитные войны во имя освобождения никому не нужных болгар и сербов…
– Ну что ты, право, кипятишься и говоришь глупости. Какая там война?.. Кому она нужна… Почему ультиматум?.. Ну, скажем, предъявит Австрия ультиматум – Сербия и выполнит его. Сама виновата, зачем не доглядела…
Володя с тупым любопытством смотрел на отца. Он понимал, почему гимназисты назвали Матвея Трофимовича «косинусом». В 1905 году, когда шумела русская интеллигенция и разбивалась по партиям, в учительской – Володе это рассказывали старшие гимназисты, – были споры, кому в какую партию писаться. Большинство примыкало к конституционно-демократической – «кадетской партии», шли еще в октябристы, учитель чистописания объявил себя трудовиком. Спросили Матвея Трофимовича: «А вы куда?» – «Я, – сказал Матвей Трофимович, – я – математик и астроном. Для меня важно только то, что дважды два – четыре, что а плюс б, возведенное в квадрат, равно а квадрат плюс два аб плюс б квадрат, что косинус»… Дружный смех преподавателей прервал его. Матвей Трофимович никуда не записался – он остался «диким». Он не голосовал ни за Муромцева, ни за Родичева, он не читал никаких бюллетеней или воззваний – он стал для учителей и гимназистов отвлеченной математической величиной – «косинус»…
Володя с презрительным сожалением посмотрел на отца. «Что с него спрашивать?.. Рыцарь двадцатого числа. Чиновник!..»
– Что с тобою говорить, – сказал он. – Опять по требованию Николая пойдут русские рабочие и крестьяне умирать за то, чего сами не знают. Несокрушимый милитаризм!.. Генеральское фанфаронство! Но, посмотрим еще, как отнесется к этому народ… Те времена прошли, когда народ молчал – бо благоденствовал. Теперь он не благоденствует и не молчит.
Володя посмотрел на часы.
– Однако… вот что, мама… Я должен сейчас ехать в город. Это известие все-таки может быть чревато последствиями… Мне надо поговорить с моими друзьями… Возможно, что ни сегодня, ни завтра я не вернусь… Ну… да это обычно. Беспокоиться не о чем.
Володя, ни с кем не простившись, вышел из столовой и оделся. Шура увидала в окно, как он быстро зашагал по пыльной дороге к железнодорожной станции.
Как пришибленная непогодой птичка, сидела в своем углу Женя. Давно ли она мечтала о мире? И вдруг – страшное слово – война!.. Война – это значит, что дядя Тихон Иванович, который с полком стоит на австрийской границе, дядя Дима и уже, конечно, Геннадий Петрович пойдут на войну.
То, что говорил Володя, ей было непонятно. Кто такие славянофилы – она не знала… Где эта самая Босния и несчастное Сараево?.. Все это оказывалось страшнее и сложнее самых страшных экзаменов. Корочка черного хлеба, пожалуй, тут и не поможет. Кому, как и о чем молиться?.. Чтобы Австрия не напала на Сербию? Но там какой-то Принцип убил все-таки эрцгерцога и его жену?.. Кому это было нужно?.. И почему, почему это должно коснуться России?.. Почему за это убийство должны расплачиваться дядя Дима, дядя Тиша?.. Геннадий Петрович?.. И она должна отдать свое робкое, только что зародившееся счастье?.. Широко раскрытыми глазами, в которых затаилась большая печаль и забота, Женя смотрела на окно. Она видела седеющую голову отца в озарении румяного заката, видела, как таял голубоватый дымок в ясном воздухе, и чувствовала, как запах табака мешался с ароматом цветущего жасмина.
– А я скажу, – ни к кому не обращаясь, сердито проговорил Матвей Трофимович, – я скажу, что теперь вот не императоры… не государи… не генералы… решают судьбы войны и мира… наши судьбы… а такие вот, прости Господи!.. Володи!..