Утром Мария иногда заставала дочь спящей крепким сном в материнской постели и тогда ложилась на постель Кандиды. Частенько играло радио и мигал невыключенный телевизор. Большой палец Кандида по-прежнему держала во рту, а указательный на пупке. В этом положении она была похожа на мышонка.
На постели, казалось, только что произошло сражение, а подушка иногда хранила явственные следы слез.
— В стене живет ведьма. Она приходит ночью и колет меня во сне. Вот сюда!
Мария положила в постель толстую палку, и ведьма больше не появлялась.
Дни были окутаны льдом и снегом. Теперь Кандида с собственной удочкой в руках наблюдала за лунками во льду. Глаза ее невинно блестели. Она пускалась бегать наперегонки на коньках со всеми. Падая, никогда не плакала.
Ей пошел седьмой год.
Однажды ночью в дверь детского дома кто-то позвонил. У двери стоял пограничник, а рядом с ним дрожал и всхлипывал ребенок, закутанный в шинель.
Кандида была в невменяемом состоянии.
— Я увидел, что девочка стоит на подоконнике, — рассказывал солдат, — и велел спуститься в комнату, не то простынет. А если не послушается, обещал рассказать вам обо всем и привести вас. И тогда она выскочила из окна. К счастью, было невысоко. Наверное, девочка боится оставаться одна дома и чего-то испугалась.
У солдата было юное лицо и робкие, нежные глаза.
Снег таял. Они шли по центру Лейпцига. Как раз была открыта ежегодная Лейпцигская ярмарка. Кандида с криками восторга останавливалась перед каждой витриной. Мать хотя и не противилась, но едва принимала участие в открытиях дочери. Она
У рыночной площади мимо них проехал красивый большой автомобиль, огненно-красный и блестящий. Он долго сопровождал их, но мать ничего не замечала. А потом остановился впереди, чуть поодаль. Из автомобиля вышел мужчина и все хотел что-то сказать матери. Кандида это точно видела. Они прошли мимо, и Кандида обернулась, потому что мужчина внимательно на нее посмотрел.
— Бамбула! Кандида!
Девочка почувствовала, как испугалась мать, как она, прежде чем обернуться на зов, крепче схватила дочь за руку.
— Так ты, значит, эксплуататором стал?
— Какой уж там эксплуататор! С шестьюдесятью-то эксплуатируемыми! Я работаю по двенадцать часов в сутки и собираюсь на следующий год защитить диссертацию. А как твои дела? Все ли у тебя есть для того, чтобы одержать надо мной верх?
Мария закрыла глаза. Надолго. Кандида видела взгляд мужчины, чувствовала, как насмешливость сменилась нежностью. Ее осенила догадка, на секунду она взглянула ему в лицо, а потом обратила все свои чувства к матери и растерялась, потому что Мария словно окаменела.
С отцом Кандиды Марию связывало славное время, лучшее в жизни — так Марии казалось. Они были вместе и днем и ночью, делили одну постель на двоих, один письменный стол, за которым и ели, и работали. Стол этот занимал все пространство между кроватью и стеной, так что в комнате не помещался даже стул. Прошли годы, прежде чем Мария позволила другому мужчине прикоснуться к себе. Тот, другой, стал ей близок в мгновенье горького одиночества, ибо расстояние было непреодолимо. Когда Мария открыла глаза, взгляд ее был спокоен.
— Осенью я был в Огайо, на ярмарке электронного оборудования. Право же, забавно побывать в подобных местах. Сразу оживают мальчишеские мечты. Но потом все становится совсем другим…
У мужчины был мягкий голос.
Мать сидела, поставив локоть на стол, возле чашки с кофе, чего никогда не позволяла делать Кандиде.
— Я буду снова учиться, теперь уже на журналиста. Сегодня была в университете.
Смех у Марии был низким, грудным.
— Кандида меня уже не помнит, — заметил мужчина.
Кандида увидела его умоляющий взгляд, обращенный к матери, почувствовала, как быстро и громко стучит ее сердце.
— Ты тогда была очень маленькой, — сказала мать. — Это твой папа.
Время бешеным вихрем промчалось вспять, и где-то в самом начале, словно бледное воспоминание, вновь ожило это чувство: тебя подбрасывают в воздух, а потом ловят надежные руки. И было это в конце длинного моста, по которому ты быстро пробежала в ясный день.
После этой встречи мир стал обретать для Кандиды иной образ. Догадка осенила при виде далеких стальных арок закрытого моста, противоположного берега. Люди оттуда не приходили, а лодки доезжали только до середины озера. Ту сторону, на которой стоял их дом, все время бороздила быстрая лодка погранохраны.
Она потребовала от матери разъяснений.
Добро и зло — как применить их к тому, что было здесь и там. Такие простые слова. Любой ребенок знает, что это значит. Но матери разъяснить их смысл, кажется, было трудно. На короткие вопросы Кандиды Мария отвечала долго и обстоятельно.
Кандида спросила об отце.
В тот день вечером, в Лейпциге, она так просила, чтобы отец поехал с ними. Но тут взрослые неожиданно оказались совершенно единодушны: это невозможно.