Неожиданный визит

Когда мне было столько, сколько сейчас Бритт, я иногда по вечерам садилась в поезд, уезжала из нашего городка в большой город и там долго без всякой цели бродила в темноте по пустынным улицам. Именно в это время родились мои страхи: боязнь одиночества, боязнь оказаться выключенной из той жизни, которой живут другие.

И в Бритт сидит какое-то беспокойство. Бывает, что ее охватывает беспричинная тоска, и ей хочется от всех спрятаться, как она говорит — «лечь на дно». И вместе с тем я чувствую в ней огромный запас жизнерадостности, даже восторженности, но ему нет выхода. Бритт не хочет ничего в своей жизни организовывать искусственно.

А я была убеждена, что это необходимо. Вся моя жизнь шла по плану: подходящий муж, в подходящий момент запланированный ребенок, ученые степени, повышение в должности, постоянно растущие потребности. Но когда наконец про меня можно было сказать: она добилась, чего хотела, все вдруг показалось мне бессмысленным. У меня вновь возникло чувство, что другие иначе, лучше проживают свою жизнь, снова появился страх перед одиночеством. Только теперь он стал еще невыносимее, потому что я ни минуты не бывала одна. Возникла боязнь ответственности, срыва, и оттого, что внешне все по-прежнему шло более чем успешно, боязнь эта только усиливалась.

Бритт не хочет ставить перед собой никакой цели. Иногда ее какая-то сила гонит на улицу. Вместе с подружками она отправляется куда-нибудь в кафе или в бар, тем более что на дверях молодежного клуба уже три месяца висит плакат: «Танцы сегодня отменяются». Бритт порой даже не знает имен тех парней, с которыми они там знакомятся, — только клички. Часто все они сбиваются в большую компанию и гоняют на мотоциклах по городским окраинам. Кто знает, может, только в эти минуты Бритт бывает по-настоящему счастлива.

Я хотела счастья любой ценой, хотела уничтожить, разрушить вокруг себя все, что рождало во мне неуверенность и страх. Наконец я убежала, оставив за собой груду черепков. Но очень скоро поняла простую истину: бежать мне некуда, источник всех моих бед во мне самой.

Родители Бритт разошлись. Она, по собственному желанию, осталась с отцом. Теперь ей все труднее с ним ладить, он не замечает, что Бритт стала почти взрослой. Она считает, что учиться хорошо — это ее обязанность. Бритт убеждена, что при ее отличных отметках и общественной работе никто не имеет права вязаться к ней и вмешиваться в ее дела.

— Можно и одной прекрасно жить, — говорю я ей. Осенью мне придется на полгода уехать в М., читать лекции. Надеюсь, все пройдет успешно. А до этого мне надо сделать аборт.

Мы смотрим друг на друга с удовольствием. В эту минуту и я, и Бритт довольны собой. Во всяком случае, для меня это тот редкий миг, когда я позволяю себе испытывать даже самодовольство. Ведь я до сих пор так и не научилась мириться с самой собой.

Осенью Бритт пойдет в последний класс и должна будет окончательно определиться. Ей хотелось бы попасть на юридический факультет, чтобы стать потом, как ее отец, прокурором. Но девочкам поступить туда очень трудно. Странно, но Бритт это не — возмущает. Она с пониманием относится и к тому, что девочкам надо учиться лучше мальчиков, иначе им не пробиться. Женщины экономически не выгодны, заявляет она.

Бритт пока еще не сделала окончательного выбора.

— Нас все время на что-нибудь ориентируют. В конце концов начинает казаться, будто все вокруг ответственны за то, что из тебя получится, кроме тебя самой, — с раздражением говорит она.

Со своим отцом она не может спокойно обсуждать эти проблемы. Он всякий раз заводится и начинает читать лекцию о том, как ей сейчас хорошо живется, как она должна быть благодарна и каких добиваться успехов.

— Прямо как магнитофон, — сердится Бритт.

— А ты помнишь свою заводную куклу? — спрашиваю я.

— Да все взрослые похожи на таких кукол. — Бритт не понимает, что сама уже почти взрослая.

Ее нельзя назвать неблагодарной. Но не может ведь она постоянно испытывать чувство благодарности. Бритт просто хочет найти свое место в жизни. Но боюсь, что, отправившись на поиски, поймет: они никогда не кончатся.

В дверь звонят. Бритт в пижаме Густава с закатанными штанинами идет открывать. На пороге Густав. От него пахнет пивом и табаком. Он входит со словами:

— Правильно, так мне и надо! Кто я вообще такой? Никто, ничто. Меня можно взять и отставить, как тарелку остывшего супа.

Бритт с сочувствием выслушивает его тираду и предлагает сварить ему кофе. Она обращается с нами снисходительно, как с малыми детьми. Но сейчас это, пожалуй, именно то, что нам нужно. По-видимому, Бритт совершенно лишена по отношению к мужчинам каких-либо комплексов, а я их, вероятно, впитала с молоком матери. Она не демонстрирует им так истерически свою независимость, она может вести себя с ними совершенно спокойно.