Непорочная для Мерзавца

Наверное, в какой-то другой галактике кто-то похожий на меня смог бы сдержаться: раздеться, ну или хотя бы снять джинсы, но не здесь и не я. Я должен в нее, это как глоток живой воды, последняя надежда на спасение. И Кира словно понимает, как сильно я зависим: одним взлом, одним движением губ, одной улыбкой — сводит с ума, выносит мой истерзанные мозг.

Я еще немного проталкиваю пальцы, давая ей стащить джинсы хотя бы с моей задницы.

Разводу их внутри, расширяя для себя. Но больно ей все равно будет, и мне до укола в сердце неприятно это осознавать. Может, стоит придержать коней? Подготовить еще ненмого?

Но…

Какого хуя, Габриэль? Она же все равно не целка.

Ладонь сама находит твердый член, обхватывает у основания. Я точно окаменею, если не вдолблюсь в нее прямо сейчас.

Кира вздыхает, смотрит на меня так… словно прячет какой-то секрет. И если бы не похоть, по кирпичу разрушающая терпение, я бы выпытал этот секрет, но сейчас мне срать на все на свете.

Сейчас я просто трахну ее — и успокоюсь.

Она такая горяча, такая невыносимо мокрая.

И так странно отзывчиво, словно доверчивый шаг в бездну, распахивает для меня бедра, что я отдаю свою душу на откуп зверю.

Тараню ее одним крепким ударом, потому что только так это будет правильно.

Крик Киры оглушает.

А мой мир взрывается, как паршивая Звезда смерти. Я сгораю в одной-единственной вспышке: огромная смертоносная махина, уничтоженная простой иглой.

— Кира… — Собственный голос до противного сиплый. — Кира…

Я первый у нее.

Я первый…

Она ни с кем и никогда.

Она же…

«Она, блядь, твоя, дебил!» — орет внутренний голос.

Проклятое сердце, перестань биться. Остановись, дай мне подохнуть.

Кира смотрит на меня огромными зелеными глазами, и слезы ручейками скатываются на виски, исчезают в золоте волос.

Она похожа на ангела с нимбом. Ангела, которого я сломал. Ангела, которого никто и никогда не касался, и которого я только что смял, словно бумажную игрушку.

И этот ангел поднимает тонкие руки, обнимает меня за щеки, тянется, чтобы поцеловать так нежно и невинно, что душа превращается в пепел.

— Не останавливайся, Эл… — просит одним вздохом, и тянет к себе, обхватывает бока острыми коленками.

У меня зубы стучат: от боли или от желания?

Кира… Моя Кира…

У меня нет больше самоконтроля, потому что ее бедра скользят по мне, потому что она забирает меня в свою сладкую влагу, в тесноту, от которой искры из глаз.

Толкаюсь в нее тазом, хочу быть осторожным хотя бы теперь, но просто не могу.

Заведен до предела, нашпигован такими убийственными эмоциями, что из этого коктейля можно создать ядерную бомбу.

Я целую ее со словами сожаления, которые все равно больше не имеют значения.

Возобновляю толчки, каждый раз разделяя ее стон. В ней так горячо, что сдуреть можно. И каждый резкий выпад сводит с ума, хоронит под собой мысли о том, что я сломал все, что только можно было сломать. Я живу только потому что ворую ее дыхание. Оторвусь от искусанных губ — и выхаркаю легкие. Нужно оттянуть эту пытку, дать себе еще хоть минуту жизни, но в пояснице уже простреливает первая искра оргазма.

И я выкрикиваю «Моя Кира!» прямо ей в рот, впервые в жизни кончая так сильно.

— Моя…

Я бы выгрыз эти три буквы на ее теле. Навсегда.

Потому что теперь она моя.

Но… пальцы бессильно выскальзывают из моих волос. Я еще чертовски сильно трясусь от этого оргазма, а Кира уже выбирается из-под меня. Тянет одеяло, кутается в него слабыми руками, то и дело роняя.

Красные потеки у нее между ног вколачиваются в меня тысячами гвоздей. Все разом, словно мою голову обрабатывают толпы карликовых кузнецов.

Что я наделал?

— Кира…

Она шарахается в сторону, и теперь уже рыдает в полный голос. Я перекатываюсь на спину, сам трясусь, словно припадочный. Натягиваю джинсы — и к ней.

— Нет! — вопит Кира, стоит попытаться ее обнять. — Не трогай меня, Крюгер!

Крюгер, блядь.

Она перешагнула пропасть, а я попытался пойти следом — и упал.

Жрите, черти. Я весь ваш до костей.

— Я хочу уйти, — плачет Кира и затравленным зверьком смотри в сторону двери.

Наверное, только благоразумие не дает ей выскочить как есть: босой, в одной одеяле.

Чувствую себя совершенно беспомощным. Не знаю, как ее остановить, как сделать так, чтобы она хоть попыталась меня выслушать. И что говорить, если мне все-таки хватит слов убеждения?

А потом взгляд натыкается на ожог у нее на коже. Огромный кусок сморщенной ткани, практически на все предплечье. Что-то уродливое, неестественное и чужеродное, словно неумелый грим. Почему я не видел его раньше?

Потому что был ослеплен ею.

Потому что теперь останусь слепым навеки.

— Кира, тебе сейчас лучше успокоится. Потом я отвезу тебя домой, обещаю. Или вызову такси. — Я зачем-то поднимаю руки ладонями вверх, а самому противно от того, что я не могу найти какие-то другие слова и какие-то другие, правильные решения.

— Дай мне уйти, Крюгер. У меня больше ничего нет. Я все отдала. Что еще ты хочешь? Душу? — Она вжимается спиной в стену и, кажется, если оторвется от нее хоть на миллиметр — тут же упадет, как мягкая игрушка без опоры.

— Мне не нужна твоя душа, Кира.