Непорочная для Мерзавца

— Не нужно так брезговать, — слышу ее надтреснутый голос.

Она серьезно думает, что я брезгую? Мне хватает сил подавить нервный смешок.

А потом начинается настоящая пытка. Мне плевать на то, что растворы и мази, которыми Кира обрабатывает раны, жгут так, словно меня прижигают живьем. Дело совсем не в этом. Просто она близко, что я чувствую теплое дыхание на коже, и редкие всхлипы, как будто она чувствует мою боль. Но это же Кира: я сделал все, чтобы она меня ненавидела, так что скорее поверю в приглушенное ликование, чем в сострадание. Да и на хер мне не нужна ее жалость.

— Что случилось? Может, расскажешь. — Она заканчивает и сгребает обрывки бинтов в пакет. Идет к шкафу, но прежде, чем открыть, вопросительно дет мой ответ.

— Неудачно побрился, — говорю я. Мы оба знаем, что это вранье.

Кира пожимает плечами и достает свежую футболку. Я задираю руки, как послушная марионетка, и терплю, пока она натягивает на меня шершавую ткань.

— А теперь ложись, Крюгер.

Плюхаюсь на кровать, растягиваюсь во всю длину на животе и подгребаю под себя подушку. Кира не уходит, а усаживается поудобнее и включает планшет. Я и не заметил, что его она тоже принесла. Кира прочищает горло кашлем и начинает:

— «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену. Как бы мало ни были известны намерения и взгляды такого человека после того, как он поселился на новом месте, эта истина настолько прочно овладевает умами неподалеку живущих семейств, что на него тут же начинают смотреть как на законную добычу той или другой соседской дочки. — Дорогой мистер Беннет, — сказала как-то раз миссис Беннет своему мужу, — слышали вы, что Незерфилд-парк наконец больше не будет пустовать?»

Я стону, демонстративно потянулся за подушкой, чтобы набросить ее на голову.

— Если ты хочешь поиздеваться надо мной, читая «Гордость и Предубеждение», то лучше сразу убей.

Она серьезно думает, что это — смешная шутка? Я сошел с ума или в ее голосе действительно проскользнула теплота? И намек на улыбку?

— Обычное любопытство: я прочитал все книги из литературного ТОП-сто.

— А я как раз собралась ее читать. Поэтому, Крюгер, либо я читаю эту книгу у тебя и вслух, либо я читаю эту книгу у себя в номере.

Я не хочу, чтобы она уходила, потому что тогда из углов снова полезут голодные твари, и будут до утра глодать мои кости.

Глава тридцать третья Кира

Я ухожу из номера Эла, как только он засыпает. Времени всего-то на пару страниц, но он отключается и последнее, то я вижу перед тем, как выскользнуть из кровати — его сонное лицо с чуть приоткрытыми губами. И тут же хочу отыскать волшебный ластик, чтобы стереть его такого из воспоминаний. Потому что словно чудесное превращение: мерзость стала красотой.

К счастью, не все мои предохранители сгорели и у меня хватает сил сбежать в уютную безопасную пустоту своего номера.

Телефон начинает трезвонить еще в шесть утра. Я заснула около четырех и сейчас даже не могу разлепить глаза. Нахожу трубку наощупь, прикладываю к уху и сначала не понимаю ни слова из того, что говорят на том конце связи. Прошу притормозить, смазываю сон, растирая глаза до красных потеков под веками.

И только потом до меня доходит, что звонят из больницы: маме внезапно стало плохо, ее забрали по «скорой» с гипертоническим кризом.

Я начинаю сбрасывать вещи в чемодан еще до того, как доктор заканчивает пугать меня одним сплошным завуалированным «все очень плохо». Бегу к Габриэлю, на хо натягивая кофту. Он открывает не сразу, а потом появляется на пороге мокрый и с плохо смытой пеной на коже.

— Я уезжаю, извини, — быстрой скороговоркой, стучащими зубами, говорю я. Пусть увольняет, если хочет, но мама — мой единственный родной человек. Я буду рядом с ней в любом случае.

— Что случилось?

Я бегло, в двух словах говорю, что случилось. Он слушает, коротко кивает.

— Я организую самолет, Кира, успокойся.

— Спасибо.

Мы даже не прощаемся: я просто убегаю к себе в номер. Собираюсь за минуту, а через полчаса меня уже ждет машина и тот самый маленький, похожий на чайку, самолет.

Из аэропорта — сразу в больницу. Так тороплюсь, что пару раз чуть не падаю, но каким- то чудом все же добираюсь до больницы чистой.

Не знаю, что произошло за четыре часа с момента моего последнего разговора с врачом, но мама уже лежит в индивидуальной палате, у нее есть все, что нужно и врач улыбается так, словно я поманила его сахарной косточкой. Оказывается, все совсем не так страшно, но из врачебной предосторожности, и чтобы не давать призрачных надежд, он и сгустил краски. Но теперь, когда у мамы есть все необходимое и самое лучшее, она быстро поправится.

Я только пытаюсь задуматься о том, что же произошло, а в коридоре уже появляется знакомая фигура в модном пальто. И все становится на свои места.

Дима.

Он подходит ко мне и, ни слова не говоря, обнимает так крепко, что я не могу не заплакать. Это просто стресс, слезы, которые нужно пролить, чтобы почувствовать облегчение.