Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Петя удивился, как это так, человек делает самовары, а своего не имеет, хотел было спросить почему, но постеснялся и пошел во двор смотреть, как под ударами молотка расплющивается медный лист.

Домой он возвращался не торопясь, и в его детской голове бродили неотвязные мысли. Он представил себе их дом, такой огромный и красивый по сравнению с лачугой, где он побывал сегодня, своего отца, которого почему–то никогда не видел за работой. «Бам, бам, бам», — стоял в ушах звон, и перед глазами двигалась вверх–вниз не знающая покоя рука с тяжелым молотком…

Никто не ложился спать в эту ночь, все пять чумов стойбища гудели, как потревоженный пчелиный рой: слишком ошеломляющим, неожиданным для ненцев было решение «большого начальника».

Пожилой одноглазый ненец, обутый в мягкие оленьи пимы, пригнал к чуму жирную важенку, стал перед ней на колени и долго что–то шептал, потом вдруг выхватил из–за пояса нож и вонзил его в шею оленя. Петр Гермогенович отвернулся: ему никогда не доставляли удовольствия подобные зрелища. Ненцы, напротив, накинулись на несчастное животное и один за другим подставляли свои кружки под бьющий из раны фонтан крови.

— Выпей и ты, — сказал Ненянг, подавая Смидовичу кружку с кровью. — Сильным будешь.

Преодолевая отвращение, но стараясь не показать этого, чтобы никого не обидеть, Петр Гермогенович выпил несколько глотков теплой солоноватой жидкости.

— Саво! — одобрил Ненянг. — Хорошо! Теперь настоящий ненец будешь.

Подошел старик со слезящимися глазами. Он долго не решался заговорить и стоял молча, переминаясь с ноги на ногу.

— Ты хочешь что–то сказать мне? — пришел ему на помощь Смидович.

— Хочешь, большой начальник, — ответил старик. — Вот твоя сказала, чтобы мы взяли у богатого оленей. Ладно, возьмем его оленей. Но ты скоро уедешь, а мы останемся. И Анагуричи с Лапсуем тоже до поры останутся.

— Вы их боитесь? — спросил Смидович. — Но вас же много, а их двое.

— Так–то оно так. — Старик откинул капюшон потертой малицы и почесал пятерней затылок.

— Однако, поскорей суд надо делать, — раздался чей–то голос.

— Ты суди их сейчас, большой начальник, — сказал Ненянг. — Ты уедешь, они опять шибко сильными станут, опять олешек отберут. Это они при тебе тише камня.

Ненянг не договорил. Из кулацкого чума выскочил человек в белой холщовой рубахе, с бубном в руке и, потрясая им, крикнул истошным голосом:

— Остановитесь! Что вы делаете? Нум убьет вас всех!

— Шаман, однако, — испуганно пробормотал Теван.

Кто–то попятился в страхе. Кто–то закрыл лицо ладонями, словно ожидая, что вот–вот в него попадет отравленная стрела бога Нума.

— Это что еще за представление? — крикнул Смидович.

— Не трогай шамана, большой начальник, — потупясь, сказал старик со слезящимися глазами. — Он может говорить с богом!

Петр Гермогенович не растерялся. Мысль работала четко, решение пришло само собой.

— Я тоже могу говорить с богом — громко ответил Смидович. Он обернулся к Мише: — Фонограф, быстро!

Внимание собравшихся раздвоилось. Одни смотрели, как извивался в исступлении шаман, бил в бубен, другие следили за Смидовичем, который вместе с Мишей быстро шагал к палатке. Не прошло и минуты, как из черного раструба фонографа донеслись хриплые, но отчетливые слова мрачной ненецкой сказки.

Этого оказалось достаточно. Никогда не слышавшие ничего подобного ненцы оцепенели. Замер в нелепой позе шаман. Округлившимися глазами со страхом уставились в черную дыру раструба оба кулака.

— Может ли ваш шаман заставить говорить ящик? — спросил Смидович. — Пусть попробует, если хочет. — Шаман не хотел. Он втянул голову в плечи и поплелся в чум.

— Нет, нет, он так не может, — пробормотал старый ненец. — Ты, однако, сильней, большой начальник. Мы тебя будем слушать.

Теперь говорить захотели все. Каждому не терпелось рассказать, как обманывали Анагуричи и Лапсуй, каких несправедливостей натерпелись от них люди и как хорошо, что в тундру приехал такой большой начальник, который может найти управу на богатых и защитить бедных.

— Какое же наказание вы предлагаете? — спросил Смидович, когда были высказаны все обиды.

— Палкой бить мало–мало, — предложил старик, и все одобрительно зашумели.

— Семь раз палкой бить — такое им наказание, — сказал одноглазый.

— Нет, товарищи, бить человека не годится, даже если он вор или обманщик, — возразил Смидович.

Толковали долго, пока снова не заговорил Петр Гер–могенович.

— Давайте сделаем так, — сказал он. — Дадим им по сто оленей, чум, нарты и пусть сами ведут свое хозяйство. Пусть узнают, сколько стоит труд, который они присваивали себе даром.

Все притихли.

— Правильно ты придумал, большой начальник, — сказал старший старик. — Пускай будет так, как ты придумал. Все!

— А жен они могут взять? — спросил одноглазый.

— По одной… Если кто из жен согласится. Анагуричи, до этого стоявший с тупым выражением на одутловатом лице, вдруг словно пробудился ото сна.

— Моя будет жалобу подавать на тебя, русский начальник! — крикнул он тонким голосом. — Я до Москва дойду! Моя все самому Смидовичу расскажет!..