Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Дружба была хорошая.

Две головы было у нас,

а сердце одно.

Смидович словно заново прожил тот солнечный московский день. В столицу на пленум Комитета Севера съехались представители малых народностей. За столом президиума рядом с Луначарским, Ярославским, Сергеем Мицкевичем, Таном–Богоразом, Житковым сидели посланцы ненцев, хаптов, манси, эвенков, все в национальных одеждах, и среди них Илья Константинович Вылка.

Он выступал первым, говорил по–русски и, в отличие от других северян, держался раскованно, свободно. Смидович невольно залюбовался этим уже немолодым статным ненцем с длинными иссиня–черными волосами, зачесанными на пробор, его манерой говорить веско и аргументированно. Обстоятельно он доложил Комитету Севера, как идет жизнь на далеком советском архипелаге Новая Земля.

На дачу к Смидовичам Вылка ехал под впечатлением только что состоявшейся беседы с Калининым. Повернувшись к Петру Гермогеновичу, он взволнованно рассказывал:

— Я был у него в кабинете. Скромно у него, а сам одет в гимнастерку и ремешком подпоясан. Сказал он мне золотые слова: «Никогда не отрывайся от народа. Всегда служи ему. Народ тебе поможет. Работы не бойся. Организуй артели, тогда будут моторы и дома».

— Мы помним о твоей просьбе, Илья Константинович, — сказал тогда Смидович. — Обязательно отправим на Новую Землю все, что ты просил.

А потом Вылка заговорил о Русанове:

— Большой человек был Владимир Александрович, душевный. К ненцам, как к родным, относился. Меня к себе в Москву забрал. Учителя по живописи нанял. По арифметике, по русскому и по другим предметам учил. В оперу с собой брал, в Третьяковскую галерею. На курсы штурманов меня посылал, в Архангельск.

Они провели за разговорами весь вечер. Была Софья Николаевна с детьми. Тихо шумел медный самовар на столе. Илья Константинович по северной привычке пил чашку за чашкой, вприкуску, наслаждаясь самим ароматом хорошо заваренного чая, пока не перевернул чашку вверх дном и не откинулся на спинку стула.

Софья Николаевна расспрашивала, как живут ненецкие женщины, о народных традициях, о пережитках. Ей это было и интересно, и нужно: открывалось совместное заседание пленума Комитета Севера и Комиссии ВЦИК по улучшению труда и быта женщин культурно отсталых народностей; в этом заседании Софья Николаевна принимала самое деятельное участие.

А потом Вылка пел песни, народные и другие, которые сложил сам и которые тоже стали народными. Одна из песен была посвящена Русанову. Ее–то и записала Маша на валик фонографа в ненецком поселке Хальмер–Сэдэ.

— Далеко песня забралась, — сказала Маша. — Где Новая Земля, а где река Таз!

— Значит, хорошая песня, Маша, — ответил Петр Гермогенович. — А что еще у тебя записано?

— Одна мрачная сказка, Петр Гермогенович. Мне ее учительница из Обдорска перевела. Старик пел. — Маша вынесла из палатки тетрадь, полистала ее и, открыв на нужной странице, подала Смидовичу.

— Ты включи фонограф, — попросил Петр Гермогенович и стал следить по тетради, о чем пел старый ненец.

Из чума выбрался Теван, сладко зевнул, потянулся и сел на корточках у костра, с интересом прислушиваясь к словам, вылетавшим из черного раструба фонографа.

«В далекие времена стояли в тундре семьсот чумов, где жили семь раз по семьсот человек и управляли ими семь мужей. Все эти люди были бездетны, и только у одного был сын. Проснувшись однажды, он увидел, что все люди его племени умерли. А все олени пропали. Тогда он побрел по опустошенной земле предков, несчастный и беспомощный. Он падал от усталости, голодал и грыз кости, уже обглоданные собаками. Его встречали безжалостные люди других племен, они били его до смерти. Он умирал, но там, в темном царстве Нума, его воскрешал однорукий и одноглазый старик с железной палицей…»

— Какая страшная сказка, — промолвил Петр Гермогенович. — Человек скитается по свету и нигде не может найти себе ни пристанища, ни покоя… — Он помолчал. — Так оно и было б, если бы не революция.

— Если б не Комитет Севера, так тоже было бы, — изрек молчавший до этого Теван.

Петр Гермогенович улыбнулся.

— Не свершись революция, не было бы и Комитета Севера. При царе такое учреждение никому не нужно было.

И он снова, в который раз, вспомнил печальные пророчества путешественников и ученых, которые, по сути дела, подтверждали мрачную ненецкую сказку: «Северные туземцы вымрут, едва шагнув в XX век… Их ничто не спасет: голод, болезни, ужасные условия жизни сильнее любой человеческой возможности…»

Ждали, что вечером подойдет к лагерю большое оленье стадо, а с ним и семьи пастухов: они всегда останавливались здесь на несколько дней. В Ямальском райкоме партии Мише сказали, что это «самая трудная бригада» — сильно влияние шамана и кулаков, — и очень просили «хорошенько поработать». Петр Гермогенович терпеливо ждал, когда покажется на горизонте чахлый лесок оленьих рогов и послышится заливистый лай собак, охраняющих стадо.

— Идут, однако, — сказал Теван.

Уже все поужинали и теперь лежали у костра, переговариваясь.