Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Скоро он услышал быстрые, легкие шаги, скрипучая дверь широко открылась, и Смидович увидел невысокого человека с круто поднимающимся лбом и рыжеватой подстриженной бородкой.

— Владимир Ильич?

— Да. С кем имею честь?

— Смидович. Из Марселя.

— А, Петр Гермогенович, здравствуйте! Мы вас заждались. Пожалуйста, заходите. Уже устроились? Были в нашей коммуне?

— Спасибо, Владимир Ильич. Устроился.

— А у меня для вас приготовлен сюрприз. Какой? Узнаете, как только мы поднимемся на второй этаж… Впрочем, кажется, это произойдет раньше. — Он прислушался к детскому плачу, донесшемуся сверху, и лукаво, чуть наклоняя голову, посмотрел на Смидовича.

— Инка! — догадался Петр Гермогенович. — У вас Инка.

— Совершенно верно. У нас Инна Гермогеновна. Инна Гермогеновна, — позвал Ленин, — угадайте, кто к нам идет.

Сестру Смидович увидел с лестницы. Инна высунула любопытную голову из приоткрытой двери и, узнав брата, побежала навстречу.

— Безобразие! — накинулась она на Смидовича. — Не мог приехать в Мюнхен!

— А почему ты не приехала в Марсель, Димка?

— Конечно, наступление лучший вид обороны!

— Не стоит спорить по пустякам, — примирительно сказал Владимир Ильич. — Особенно если виноваты оба. — Он пропустил вперед гостей в скромно обставленную комнату с несколькими книжными полками, столом и стульями. — Надюша, пожалуйста, познакомься. Это брат Димки.

Смидович пожал руку невысокой женщине с внимательными, добрыми глазами. На столе, из–за которого она встала, стояла бутылочка с симпатическими чернилами и лежали лаково блестящие открытки «С днем ангела». Одну из таких открыток Смидович как–то получил в Марселе.

Ее пришлось подогреть, чтобы прочитать написанный между строк текст.

— Пожалуйста, садитесь и чувствуйте себя как дома, — сказала Надежда Константиновна. — Вы извините, мне осталось дописать всего несколько строк.

— Помилуйте, это я должен просить у вас прощения! — Некоторое время Смидович молчал, стараясь не мешать Крупской. — А где же тот, кто дал о себе знать могучим голосом? — шепотом спросил он у сестры.

— В спальне. — Инна Гермогеновна осторожно приоткрыла дверь соседней комнаты. Там на кровати Надежды Константиновны лежал ребенок с соской во рту. — Как это ни странно, но он похож на тебя…

— Ого, какой знатный мужчина! — Смидович тепло улыбнулся и кончиком пальца, осторожно дотронулся до его щеки.

— Ну-с, познакомились с новым родственником? Теперь рассказывайте, что нового у вас в Марселе! — Владимир Ильич уже побывал на кухне: зажег газ и поставил на него чайник со свистком. — Да, да, рассказывайте и поподробнее!

Смидович еще не встречал человека, который бы слушал его с таким дружеским вниманием и так охотно. Казалось, он весь превратился в слух. Сидел, свободно положив локоть на спинку стула, чуть приподняв голову, чтобы удобно было наблюдать за собеседником, и заинтересованно, стараясь не пропустить ни одного слова, смотрел на него. Лицо его не оставалось бесстрастным, а тем более равнодушным, и Смидович сразу понимал, как отнесся Владимир Ильич к услышанному.

— Значит, вы утверждаете, — Ленин как–то незаметно и в то же время совсем необидно вклинился в длинную речь Смидовича, — вы утверждаете, что эти милые люди часто «ошибаются», забывая один или пару пакетов с литературой. И не все честны. Это весьма и весьма прискорбно. Нам нужны исключительно добросовестные люди, ибо провал хотя бы одного из них может вывести из строя весь механизм перевозки литературы, который мы наладили с таким трудом.

И снова рассказывал Смидович, все более увлекаясь. Скованность исчезла, и он чувствовал себя удивительно спокойно, как будто знал своего собеседника уже много лет, а не встретился с ним впервые.

— Сколько пароходов мы можем использовать для перевозки литературы? — задал тем временем очередной вопрос Ленин.

— Восемь. Но на двух судах не удалось никого завербовать, а еще на двух я пока не пробовал заводить связи.

— Таким образом, из восьми пароходов полезными для нас остаются только четыре… Сколько вы платите своим агентам?

— Три франка за килограмм литературы. Они запросили по четыре, но я торговался, как цыган за коня, и, как видите, небезуспешно.

Владимир Ильич рассмеялся.

— Это похвально. К сожалению, — продолжал он уже серьезно, — мы крайне стеснены в средствах. Нам дорог каждый сантим. Мы уже писали Лошади, чтобы он экземпляр «Искры» продавал не меньше чем за пятнадцать копеек.

— Простите, кто это Лошадь, если не секрет? — поинтересовался Петр Гермогенович.

— Гальперин, очень толковый и преданный человек.

— Странный псевдоним — Лошадь. — Смидович улыбнулся.

— Псевдонимы мы время от времени меняем, ради конспирации, — сказал Владимир Ильич. — Кстати, вашу партийную кличку — Червинский — тоже пора сменить. — Владимир Ильич на минуту задумался, затем на его лицо легла добродушно–хитрая улыбка. — Надя, посмотри, пожалуйста, на Петра Гермогеновича. Тебе не кажется, что он очень похож на Матрену?

— Особенно если Петр Гермогенович сбреет бороду и усы.