Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

— Не скромничайте! У вас хорошо получается. Теперь в летопись Кадникова впишут еще одно имя — Николай Ляшко. — Смидовичу хотелось подбодрить этого человека. — Рядом с первым переводчиком «Капитала» Германом Александровичем Лопатиным и Петром Лавровичем Лавровым, сочинившим «Отречемся от старого мира…», писателем Павлом Владимировичем Засодимским, критиком, историком и этнографом Николаем Ивановичем Надеждиным, издателем «Телескопа»…

— В таком случае, — Ляшко с удовольствием подхватил начатое Смидовичем состязание, — нельзя не упомянуть такого знаменитого писателя, как протопоп Аввакум, который через Кадников ехал в Мезенскую ссылку. И Ломоносова, который вроде меня, правда без цепей, шел пешком тем самым трактом, только в обратном направлении — на Москву.

— Я могу добавить Анатолия Васильевича Луначарского… Вам не приходилось слышать это имя? Социал–демократ. И крайне интересный литератор. Поэт, драматург, критик.

Ляшко улыбнулся:

— Я даже не предполагал, в какой знаменитый город меня сослали!

Через маленький, затерявшийся в лесах Кадников и в самом деле пролегли дороги тысяч политических ссыльных. Через него шли они на Тотьму, Вельск, Великий Устюг, Сольвычегодск, Яренск, Усть–Сысольск, Верховажье. Вологодский губернатор Хвостов однажды признался: «У меня по губернии три тысячи ссыльных, если я всех оставлю в Вологде, они мне весь город испортят…»

Через час освободились и будущие жильцы Николая Николаевича Ляшко, и он представил их Смидовичу: молодого воронежского учителя и крестьянина из Орловской губернии, седобородого и неторопливого.

— У меня на примете есть комната, — сказал Петр Гермогенович. — Как раз рядом с моими знакомыми. Но это далековато, придется нанять извозчика…

— Никаких извозчиков! — возразил Ляшко. — Я взял такой разбег от Киева, что никак не могу остановиться. Только пешком. — Он вдруг скомандовал «дурным» голосом: — «Надеть кандалы! Шагом марш!»

Пока они договаривались с хозяйкой насчет квартиры, Петр Гермогенович зашел к соседям в коммуну. На кровати поверх небрежно наброшенного одеяла лежал всклокоченный и возбужденный Паук–Десятский. Два молодых человека, белокурый и черноволосый, сидели за шахматной доской. Все трое о чем–то ожесточенно спорили.

— О, коллега по несчастью, рад вас видеть в своей обители! — воскликнул Паук–Десятский, не вставая с кровати. — Вот я битый час толкую им, что нам необходимо переходить от слов к делу. Хватит повышать свой общеобразовательный уровень, изучая историю культуры но Липперту и философию по Альфреду Фулье. Этим следовало заниматься в тюрьмах, где каждый из нас провел немало времени. Теперь, когда мы относительно свободны, надо действовать, как полагается революционерам. Вы согласны со мной, товарищ Смидович?

— Простите, не совсем понял вас. Что вы понимаете под словом «действовать»? — осторожно осведомился Петр Гермогенович.

— У Михаила Исаевича очень своеобразное представление о долге революционера, — сказал один из шахматистов.

— Ничего подобного, друзья. — Паук–Десятский резко встал на ноги. — Действовать, как полагается революционеру, — это значит бороться с ненавистным царским режимом и всячески вредить ему. Конкретно: у нас есть возможность произвести экспроприацию у одного купчика, которого ненавидит весь уезд.

— Иными словами, ограбить купца? — спросил Петр Гермогенович.

— Извините, экспроприировать — это не значит ограбить! — наставительно заметил Паук–Десятский.

— Не в лоб, так по лбу, — сказал тот же шахматист.

— После вашей «экспроприации» начнутся репрессии, — добавил его товарищ, — и всех, кто причастен и кто не причастен к ограблению, быстренько загонят еще дальше, в какой–нибудь Усть–Кулом.

— Я вижу, вы просто трусы! — сказал Паук–Десятский. — В таком случае мы обойдемся без вашей помощи.

— Кто это «мы»? — спросил Смидович.

— Социалисты–революционеры. Самая радикальная и активная партия изо всех, которые действуют в России!

— Вы забываете об анархистах, Михаил Иеаевич. Они еще «активнее»… — съязвил белобрысый шахматист.

— А может быть, начать иначе? — осторожно предложил Смидович. — С того, что уже испробовано на практике. Скоро Первое мая, и неплохо бы было выпустить листовку, устроить маевку, пригласить горожан. Пусть это не так эффектно, как экспроприация купчика, зато мы сможем привлечь на свою сторону десятки людей. Да и вопросами самообразования, политического развития тоже пренебрегать не стоит. Липперт и Фулье известны далеко не каждому. Среди ссыльных, которые за последнее время прибыли в Кадников, многие не имеют никакого образования. Разве не наш долг помочь им?

— Какая скука! — Паук–Десятский театрально обхватил голову руками. — Слова вместо дела!

— И наконец, просто изучить какое–либо полезное ремесло, — продолжал Смидович. — Например, я бы с удовольствием научился тачать сапоги.

Паук–Десятский расхохотался.

— Какое благородное желание! Вы бы еще попробовали вязать носочки!