Неправедные

Потом она придумала, чтобы я ей пел. Просто сидел с ней рядом, наливал стопку и пел ей «Северный ветер тихо ветви колышет», или «А ты опять сегодня не пришла», или «хотя бы Петлюру». В общем, что-то заунывное. Даже без гитары, которую я забыл у Тимониной. В обычные дни она ненавидит, когда я пою. То есть, её это почему-то выбешивает. Только слышит звон гитарных струн — тут же давай верещать и накидывать мне задач всяких. Зато, если к нам приходят гости, или вот в такие минуты, она сама становится моей фанаткой. Начинает либо хвастаться мной, если перед кем-то, либо плакать, если никого чужих рядом. Говорит, что я богом поцелован, и что, когда женюсь и оставлю её, она станет старой, никому не нужной и, естественно, сразу «сдохнет». Это уже я ненавижу. И саму стадию «сдохну», и то, что я якобы такой неблагодарный. Потому что чаще в нашем доме звучит прямо противоположное.

Серёжа, когда ты уже повзрослеешь?.. Когда вы все перестанете тянуть из меня жилы!.. Быстрее бы ты женился уже…

Я даже подумал вернуться к Тимониной. Если не жениться, то хотя бы просто поспать у неё немного. Но, в конечном итоге, вырубился прям за кухонным столом.

В общем, в клуб я завалился не в самом лучшем расположении духа и не слишком-то заряженным на выступление. А там на меня налетела Валерьевна:

— Серёга! Ну, Серёга! — прокричала она истерично, пробегая мимо нас с Труниным. — Я тебя убью!

— Чё такое? — спросил я у Трунина.

— Блин, Сег, ты ж не знаешь ничего… Ты ж вчера, когда ушёл, там такое, сск, было…

— Не томи, умоляю, — зевнул я.

— Короче…

И Трунин обрисовал мне всё в красках. Если отжать воду и мат: у Тимониной в ноуте обнаружились мои фотки, а ещё видео, где мы с Леськой целуемся. Леська об этом, естественно, сразу узнала и, естественно, тут же попёрлась убивать Тимонину. Итого: минус две артистки на сегодняшнем открытии сезона. Плюс дико жаждущая моей крови Валерьевна.

— Серёжа, где инструмент?!

— Я его забыл, Татьяна Валерьевна.

— Бегом за инструментом!!!

Попёрся всё-таки к Тимониной. По пути потух окончательно, потому что в памяти закрутилась вчерашняя встреча с парикмахершей. Всё офигительно. Она меня отбрила.

Пришёл, постучался. Тимонина не сразу, но выползла. Заспанная, но вроде живая.

— Серёжа?..

— Здарова, Тимонина. — Я завалился внутрь. — Гитару дай.

— Сейчас! — Она убежала.

Не знаю, что она там делала, но, устав ждать, я просто съехал по стене на корточки. Закрыл глаза на минутку, упёрся лбом в ладони.

— Серёнечка, что с тобой? Тебе плохо?

— Всё отлично у меня. — Я выпрямился в рост. Обнаружил, что Тимонина переоделась. В какой-то халатик коротенький, чулки и туфли. Я стал ржать. — Тимонина, ты чё, перегрелась? Ты куда так вырядилась?! «Русского» петь в этом собираешься?

Она взяла меня за руку.

— Иди сюда…

— А, не! — упёрся я. — Остынь уже, я сказал тебе, я с тобой не буду…

— Ну, почему?!! — задёргалась она. — Почему ты с Леськой да, а со мной нет?! Чем я тебе, блин, не нравлюсь?!!

— Не нравишься, и всё! Чё ты пристала ко мне?! Отвянь! Вон парней куча, с Труниным мути, он тебя хочет!

— А я его не хочу, я тебя хочу, Серёнечка! — Она снова стала ко мне лезть. — Я тебе обещаю, я ничего от тебя не буду требовать… — Пока я от неё уворачивался, скинула халатик с себя. Осталась в одном белье. — Слышишь? Хоть с другими можешь быть, только ко мне приходи иногда… Ну пожалуйста, солнышко, ну ты же тоже этого хочешь…

— Да Тимонина! — Я оттолкнул её, она чуть не шлёпнулась. Выругался матом, взбесила. — Ты чего, дура совсем?! Ты себя уважаешь, или нет?! Это не смешно уже, я к тебе близко не подойду, если ты ещё хоть раз такое выкинешь! Не трогай меня, поняла?! Я к тебе нормально отношусь, но если ты будешь так дальше…

— Я больше не буду! — завопила она со слезами. — Клянусь, Серёнечка, больше не буду!!! — И вцепилась в меня, как родная, повиснув на шее.

И застыла.

Минута, наверное, прошла. Я немного отдышался. Она тоже прекратила хлюпать.

— Тимонина… Отпускай меня, задушишь… — первым заговорил я. — Гитару давай. Сама собирайся, на концерт идём…

После этого у Тимониной мозги встали на место. Может, временно, не знаю. Но на концерте она вела себя адекватно. Снова прикалывалась что-то, шутила со мной. Я немного опасался её поначалу, но потом постепенно расслабился.

Только на сердце было как-то паршиво. И вместо согласованного с Валерьевной «Музыканта» Никольского я зарядил «С тобой» Макса Иванова. Проорался, выплеснул всё лишнее, народу понравилось.

Парикмахерши среди зрителей, конечно же, не было.

Марина

Я сама не ожидала, что этот разговор с Серёжей так на меня подействует. Меня буквально трясло. Даже когда я дошла, чуть ли не бегом добежала до дома.

Что-то делая на автомате, снимая шлейку с Герды, протирая ей лапы, я видела Серёжины глаза. Его тоску, надежду, обиду, — всё, что, я знаю, навсегда вонзится мне в память. Прорастёт в моём сердце. Пустит там корни.